Сказки дедушки Матвея
Шрифт:
Зашли они за гору, а Орел и говорит Ежу:
— Что же ты, Иглыч, и умен, и в лесных науках умудрен, а впросак попал? Пора бы знать, что за зверь наш Волк: за добро он злом платит.
Почему рак задом пятится
— Опять футбол? — строго спросила бабушка Василиса. — Давно ли купили ботинки, а уже все носы постесал… И обед простыл.
— А пусть его холодный ест, — сказал дедушка Матвей. — Кто поздно пришел — тому обглоданный мосол.
— Дедушка! Ну, бабушка! У меня же день сегодня такой, что… — Николка хотел надуть губы, но радость так и прорывалась наружу. — Ох, если бы вы только знали! У нас такой сбор был! Я теперь, дедушка, начальник! Председатель совета отряда! А Костя — звеньевой! Старый председатель бездельничал, всю работу развалил, вот его и сняли.
Дедушка Матвей, усаживаясь на скамью, взглянул на внука поверх очков и проговорил словно про себя: «Начальником быть не напасть, в начальниках бы не пропасть…»
Николка недоуменно посмотрел на деда. В это время к ним пришел и Костя, дружок Николки.
— Садитесь-ка, ребятишки, посумерничаем.
Вспыхнула спичка, осветив желтые от табаку усы деда, запыхтела трубочка, дед Матвей кашлянул, крякнул.
— Ох, и крепок же табачок! Ну что, Сверчка послушаем? Вы его язык разбираете?
Костя засмеялся: и выдумает же дедушка!..
— Не разбираете? А еще следопыты. Да, у каждой травки, птички, зверька — свой язык. И его понимать надо. Знаете, о чем стрекочет Сверчок?
Ребята переглянулись: ну, не хитрый ли дед!
— Давным-давно эта история приключилась, — стрекочет Сверчок, — и давным-давно забылась, однако следы ее и по сегодня остались.
Был я тогда совсем молодым, прыгал километра по три в длину, до луны в высоту и перестрекотать мог целое поле кузнечиков. Рассказала мне эту историю божья коровка, а божьей коровке — стрекоза-коромысло, а стрекозе-коромыслу — комар-водомер, а комару-водомеру — жук-плавунец, а так как жук-плавунец все это видел собственными глазами, то правдива эта история от слова до слова.
Как очистилась ото льда Чагра и вошла в берега, подоспело тут время рыбам на нерест идти, икру метать. Собрались они, как всегда, на совет к омуту, где жил головастый судья — Сом с большим усом.
Толстобрюхий Налим чинно на коряге расселся. Вокруг него увивается Язь-подхалим. Чуть поодаль, у тальников, хлопает глазами Карась-молчун. Шустрые Красноперки пересмеиваются с бравыми Окунями. Добродушного Леща задирает забияка-Ерш. Темнолобой
Поднялся из синей пучины Сом, пошевелил усом.
Притихли все.
— По старинному нашему обычаю, — обратился Сом к рыбам, — следует нам выбрать на лето речного старосту, чтоб за икрой и мальками следил, о неводах, бреднях и удочках предупреждал, щукам не позволял выше меры плодиться, и вообще, чтоб речное хозяйство вел и за порядком следил. Ну, кого желаете?
— Из своих не хотим! не хотим! не хотим! — хором запищали Уклейки.
— Молчать, мелюзга! — стукнул Язь о корягу хвостом. — Ишь, гай подняли!
— Со-ом! — заверещали Уклейки. — Кто дал право нас голоса лишать?
Поморщился Сом:
— Кто вас лишает? Хотите высказаться, пусть одна за всех выступит. А то вопите все сразу — ушам больно. Ну?
Мнутся Уклейки, подталкивают одна другую.
— Пусть уж Язь говорит, раз не терпится…
— Я, судья Сом, — говорит Язь, — так мыслю: не взять ли тебе и должность старосты на себя?
— Ох и хитрец! — сказал Сазану старик Жерех. — Знает ведь, что у Сома и без того дела по горло Не иначе, как под Налима подводит.
— Не-ет, что вы! Скоро уж я и судьей откажусь быть. Старым костям на покой пора.
— Ну, раз так — никого нам не надо.
— Как не надо?! Как не надо? — закричали Уклейки.
— А так и не надо. Был у нас Голавль, только и знал, что наушничал, перессорил всех. Карася выбрали. А он прост-прост, а себе на уме: сам весь озолотился — вон так и горит чешуя на солнце — и его родственнику Сазану кое-что перепало.
— Эй, ты, не суй носа, в чужое просо. — проворчал Карась.
— Ох, и врать! — вильнула хвостом Сазаниха. — Это ж у нас от природы!
А Язь разошелся, не остановишь.
— В прошлом году Ерша выбрали. И что же? — среди лета пришлось менять. Недаром он в Ростовском озере в пословицу вошел: «Кто Ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает». Вор оказался и плут… С щуками сдружился…
— Ну, ты! — закричал Ерш и навел щетинки на бока Язя.
— Уж если кого и выбрать, так это Линя, — предложила Сазаниха.
— Линя? А на что способен твой Линь? — набросился на Сазаниху Язь. — По закоулкам шептаться? Нет, судья Сом, лучше Налима не найти. Всеми статьями взял: и телом виден, и неглуп, и учен.
— Так и знал, — проговорил Жерех. — Недаром Налим его все прикармливал.
Долго продолжалось собрание. Солнце уже с полудня свернуло, тени от ив побежали, а рыбы все перебирают: и тот негож, и другой нехорош, хоть впору из-за тридевяти земель выписывай старосту.
— Лягушку! Давайте пригласим Лягушку! — В первый раз за весь вечер сказал свое слово Угорь.
— Ну и высказался! — прошепелявил Жерех. — Она только и умеет, что песни свои дурацкие: ква-ква да ква-ква, а что — ква-ква — и сама, поди, не знает. Уж если вам никто из своих не по душе — пригласите Рака.