Сказки дедушки Матвея

Бондаренко Владимир Никифорович

— Это, наверное, Мышь. Я сам слышал, как она похвалялась, что отгрызет хвост Кабану и себе приклеит.

— Хорошо, привести Мышь.

Привели Мышь.

— Ты Кабана без хвоста оставила?

— Не-нет, — пискнула Мышь, — скорее всего, Кот. Он целый день вокруг Кабана прохаживался да на хвост его поглядывал.

— Хорошо, сыскать Кота.

Сыскали Кота.

— У Кабана хвост ты отгрыз?

— Что ты! — мурлыкнул Кот. — Знать не знаю Это — Собака. Она давно на кабаний хвост облизывалась.

— Хорошо, позвать Собаку.

Позвали Собаку.

— Ты

откусила Кабану хвост?

— Никак нет! — тявкнула Собака. — Не иначе, как Палка. Это она от безделья третий день с ума сходит.

— Хорошо, принести Палку.

Принесли Палку.

— Ты отшибла Кабану хвост?

— Совсем и не я, — проскрипела Палка. — И что это за порядки пошли: что бы ни случилось — все я виновата? Огонь — некому больше.

— Хорошо, подать сюда Огонь.

Подали Огонь.

— Ты Кабану хвост отжег?

— Будто мне и делать нечего. Если кто и мог это сделать, — так только Вода.

— Хорошо, послать за Водой.

Послали за Водой.

— Ты отмочила хвост Кабану?

— Где уж мне, — тихо плеснулась Вода. — Слон оттоптал, вот кто. Вон какой он верзила!

— Хорошо, пригласите Слона.

Пригласили Слона.

— Ты оттоптал Кабану хвост?

— Разве это на меня похоже? Муравей. Один он на такое способен.

— Хорошо, тащите Муравья!

Притащили Муравья.

— Ты за что Кабана без хвоста оставил?

— Ох, до того ли мне? В муравейнике крыша осела, третий день ремонтирую.

— Но кто же? — спросил Бабуин.

— Потомак! — хрюкнул Кабан.

— Мышь! — взвыл Потомак.

— Кот! — запищала Мышь.

— Собака! — замяукал Кот.

— Палка! — зарычала Собака.

— Огонь! — заскрипела Палка.

— Вода! — зашипел Огонь.

— Слон! — заплескалась Вода.

— Муравей! — затрубил Слон.

— Не я! Не я! Не я! — закричали все хором.

Посидел Бабуин, посмотрел, подумал и сказал:

— Значит, никто не признается? Значит, виноватый не находится? Значит, наказывать некого? Что ж, наказывайте тогда друг друга.

— Кот, кусай Мышь!

Кот — цап Мышь за хвост.

— Собака, кусай Кота!

Зарычала Собака, вцепилась в Кота.

— Палка, бей Собаку! Огонь, жги Палку! Вода туши Огонь! Слон, пей Воду! Муравей, грызи Слона между пальцами.

Такое тут началось — пыль солнце закрыла!

— Ах ты, лгун! — взревел Слон. И прихлопнул ногой Потамака.

А судья Бабуин как увидел, что мудрость его наделала, с перепугу забыл вдруг, как на двух ногах ходят.

Вот и пошло с того дня, что кот мышей ест, собака за котами гоняется, палка собак бьет, огонь палки жжет, вода огонь тушит, слон воду пьет, слону муравьи житья не дают, а из-за Бабуина все обезьяны на четвереньках ходят. От лгуна Потомака даже воспоминания не осталось.

— Вот что натворила маленькая ложь, когда Земля еще молодой была, — закончил свою сказку дедушка Матвей.

Сережа, который на протяжении всей сказки сгорал со стыда, потупя глаза сказал:

— Дедушка, я у мамы денег спрошу, — куплю

вам сахарницу.

— Не сахарница дорога, — сказал тут дедушка, — честность. Ее ни за какие деньги не купишь.

Пустая берлога

юбознательный был мальчик Николка. Как-то, подтаскивая чернотал [1] , он внимательно приглядывался к дедушке Матвею, который ловкими движениями рук быстро вплетал пучки хвороста между кольями. И ему очень захотелось поскорее вырасти большим и делать все так же ловко и красиво, как дедушка.

1

Чернотал — вид ивы.

Когда они порядочно устали и сели отдохнуть на вязанку хвороста, дедушка Матвей неожиданно спросил:

— А знаешь, кто плетень разметал?

— Бугай «Ураган».

— А вот и не знаешь!

— Нет, знаю! Сама бабушка говорила. Это когда я в пионерлагере был.

— И все думают, что «Ураган», да ошибаются. Только Пустобрех и Мурлыка наверняка знают, да я вот теперь знаю, потому что Мурлыка во всем мне покаялся.

Дедушка Матвей, приставив к губам ладонь трубочкой, прошептал на ухо Николке, словно доверяя ему важную тайну:

— Медве-едь!

— Ой ли! Все шутишь, дедушка?!

— Верно говорю. А знаешь, как это вышло?

За Косым оврагом, что в Гореловском лесу, есть медвежья берлога под дубом. Но в том-то и беда, что берлога-то осталась, а Медведя и след простыл.

Прожил он в той берлоге ровно полвека. Был он, подобно всем Михайлам Иванычам и Потап Потапычам, — бурый, косолапый, лохматый, нерасторопный, а, главное, скромный.

Но однажды показалось ему, что он все на свете знает, все объяснить может. Куда скромность делась.

«Я теперь умнее лисы, мудрее ежа-мудреца, — подумал Медведь, — пойду всем расскажу, пусть все знают».

Идет он по лесу, слышит: вверху зашуршало. Взглянул: куница по веткам прыгает, во рту что-то держит. Подскочила к дуплу и — юрк! — внутрь. Потом высунулась, повернула мордочку вправо, повернула мордочку влево — никто не заметил! — причесала усы, скользнула по веткам и скрылась из глаз. А Сорока-болтунья как тут была. Заглянула в дупло — прочечекала что-то по-сорочьи, опять заглянула и опять прочечекала.