Сказки Космоса
Шрифт:
— Закрой свою пасть, — гаркнул он, — я не мог бы тебя напоить, даже если бы хотел. Мне может влететь только за то, что я заговорил с тобой. Думаешь, мне все это нравится? Думаешь, я делаю это из удовольствия? У меня есть ребенок и жена, и мы все вместе живем на проклятой Тройке. И если для того, чтобы мой сын увидел солнце, нужно заморить тебя до смерти — я сделаю это, не моргнув глазом!
Гвардеец грохнул поднос на стол и вылетел из комнаты, пихнув плечом напарника. Тот хмуро захлопнул за ним дверь.
«Должно быть, отец говорил те же слова африканцам».
Господин Тарковски пришел лишь на третий день, когда моча Кирины
— Приветствую вас, госпожа Ферия, — произнес он и сделал долгий глоток. — Надеюсь, сегодня у вас есть для меня более ценные сведения?
Кирина едва не вырвала черную папку из его рук. Она судорожно выписывала одно имя за другим, не сводя жадных глаз с заветной бутылки. Господин Тарковски мягко улыбался ей своим маленьким ртом.
Кирина отдала ему лист и потянулась за водой, но он отвел руку с бутылкой в сторону.
— Секунду, — попросил он и быстро прочел новый список.
Окончив чтение, очкарик бросил бутылку на пол. Кирина упала на колени и присосалась к пластиковому горлышку. Тарковски с презрением наблюдал за ней.
Утолив жажду, девушка жалобно поглядела на него.
— Что теперь будет с этими людьми?
Господин Тарковски скорбно свел домиком редкие брови.
— Я предложу судьям назначить им высшую меру наказания.
— Расстрел? — беззвучно шепнула Кирина.
— Именно.
Девушка опустила голову. Ей бы хотелось сохранить остатки достоинства, но она сидела у ног своего мучителя, грязная, изможденная и сломленная. Он мог бы вылить воду прямо на пол, и Кирина принялась бы лакать из лужи как уличная псина. Потому и вопрос ее прозвучал как скулеж побитой собаки:
— А что ждет меня?
— А как вы сами думаете, госпожа Ферия?
— Но я ведь ничего не сделала, — прошептала она, — ничего.
— Таковы законы любого братства, — пожал плечами Тарковски, — каждый отвечает за преступления всех.
Кирина не ответила. Она ждала, что он встанет и уйдет, но на этот раз господин Тарковски никуда не спешил.
— Но я мог бы попросить судей смягчить для вас наказание, — вдруг предложил он, — в обмен на одну маленькую услугу.
Кирина с надеждой вскинула глаза.
— Что я могу сделать?
Маленький мужчина вернул ей исписанный лист.
— Впишите сюда еще одно имя.
Сердце Кирины упало.
— Я написала все, которые знала, — с отчаяньем воскликнула она, — господин Тарковски, поверьте, здесь все!
Лысый очкарик внимательно изучал ее через толстые очки.
— Мне все же кажется, вы могли бы кое-кого добавить.
Кирина догадалась, о ком он говорит.
— Я не знаю, кто такой Старший брат, — пролепетала она, — никто не знает. Может быть, знал Пенз…
— Не думаю, что Айзек Пенз по-настоящему что-то знал, — вздохнул Тарковски. — Но сейчас меня интересует не Старший брат. Имя, которое я от вас жду, хорошо вам знакомо, — мужчина снова улыбнулся, но в этот раз вся мягкость исчезла с его лица. На тонких губах застыл оскал. — Записывайте: Селена Сорса.
Кирина непонимающе мигнула.
— Сорса никогда не была солнечной сестрой, — возразила она.
— Но разве на ее руках от этого нет крови? — осведомился Тарковски.
Кирина поняла намек, но ручка, зажатая в пальцах, так и не коснулась бумаги.
— Вы ведь расстреляете ее.
— Почему вы так печетесь о судьбе
Девушка не нашлась, что ответить. Тарковски подался вперед и взглянул ей в лицо поверх очков.
— Хотите, я расскажу вам, как страдает Селена Сорса, пока вы проводите время в моем любезном обществе? — предложил он. — Мастер Гамаюн вернул ее в апартаменты, как только очистили Посольство, и приставил к ней караул. Никто кроме гарпий не смеет приближаться к Сорсе. Они выводят ее на прогулку, упрашивают поесть и готовы исполнить любой ее каприз, но бедняжка только плачет, кричит и бьется головой о стены. Скажу вам по секрету, — Тарковски заговорщицки понизил голос, — она оплакивает вовсе не вашего брата.
Его слова попали в цель. Кирина ощутила зависть и горечь.
— Я дважды навещал госпожу Сорсу в ее покоях, — продолжил очкарик, — но Мастер Гамаюн лично наблюдал за нашими беседами. Как вы считаете, было бы справедливо, если бы госпожа Сорса провела некоторое время здесь, прямо в этой комнате… заняв ваше место?
Кирина затаила дыхание. Ручка дрогнула в мокрых от пота пальцах.
— Зачем вам Сорса?
— Мне она ни к чему. Но кое-кто опасается, что в дальнейшем она может стать источником больших неприятнойстей, — Тарковски покачал лысиной и напомнил, — я могу забрать свое предложение назад и получить желаемое иначе. Что вам понравилось больше, госпожа Ферия: не спать или не пить? Или, возможно, вы хотите узнать, что приключится с вашим рассудком, если оставить вас в кромешной тьме без движения? А, может, мы попробуем старую добрую боль?
Кирина сглотнула и склонилась над листом. Тарковски забрал бумагу из ее дрожащих рук и произнес, больше не скрывая омерзения:
— Ничтожество.
Он захлопнул черную папку и направился к двери.
— Никто бы такого не вынес, — тихо произнесла Кирина, утешая саму себя.
Но Тарковски ее услышал и внезапно остановился.
— Не обманывайтесь, думая, что все столь же слабы и трусливы как вы, госпожа Ферия, — произнес он, желая окончательно ее растоптать. — Даже среди преступников порой встречаются герои. Помню одного: его кожа казалась чернее ночи в этих белых стенах. Чего я только с ним не делал, а он все цедил сквозь зубы, что единственный ключик от его языка запрятан так глубоко, что мне никогда не сыскать, — Тарковски горестно вздохнул. — Он уже давно сгнил в земле, а я все ищу, ищу, — очкарик мигнул, возвращая свое внимание Кирине. — Я сохраню вам жизнь, госпожа Ферия, чтобы у вас было время подумать, какой ценой вы ее купили.
Глава 34. Трибунал
Кирина восседала на почетном возвышении справа от судей. Ее руки были скованы, а за спиной стоял гвардеец, но сегодня ей не грозили обвинения и вердикты. Трибунал над Кириной состоялся три дня назад.
Ее привели в этот самый зал и засунули в тесную клетку, точно опасного зверя. Сквозь толстые прутья она наблюдала, как через заднюю дверь входят судьи. Первым показался Президент, за ним следовали Церсей, Гамаюн и Лагерт. Последнего Мастера, занявшего пост Утавегу, привезли в инвалидной коляске. Тощее тело было пристегнуто к спинке ремнями, а грубо заштопанное лицо смахивало на маску пугала. На месте левого глаза зиял провал, затянутый тонкой перепонкой, от вырванного гребня остался уродливый фиолетовый рубец. Кирина не узнала калеку, пока он не обратил к ней свой уцелевший янтарный глаз.