Скиф
Шрифт:
— Ради тебя, моя госпожа, я пойду на смерть…
Фабиола, рыдая, кинулась ей на шею.
— Ты любила его? Скажи мне…
— Госпожа, — Арна улыбнулась, — мой жених — Камилл…
— Я знаю, я не ревную. Но ты любила моего Филиппа в глубине сердца…
— Нет, госпожа, — Арна ласково, по-матерински нежно провела широкой сильной ладонью по шелковистым волосам молодой женщины. — Господину я благодарна, а тебя я полюбила… Сейчас… Ты доверилась мне как простая женщина, как сестра… Вели готовить послушных, смирных мулов. Мы поедем в горы. Я спрячу тебя у моей матери.
III
Филипп
Он спустился в каюту и переоделся в темный, не раз чиненный плащ и кубовый залатанный хитон. Босоногий и простоволосый, сошел с корабля и затерялся в толпе. Он шел по родной земле! Никто не узнавал его!
Улицы Херсонеса казались уже, дома ниже. Их наивные аляповатые украшения, когда-то приводившие его в восторг, теперь вызывали улыбку, сады и рощи выглядели реже и потеряли всякую таинственность.
У ворот отцовского дома молодая плотная женщина держала у груди кругленького младенца. Двое малюток играли у ее ног. В нише, укрывшись от полуденного солнца, пряла рабыня.
— Добрая госпожа, это дом купца Агенора?
Молодая женщина недружелюбно оглядела нищего.
— Агенор уже четыре года на кладбище. Это дом купца Никия. Зачем тебе мой муж?
— Я хотел бы увидеть…
Его прервал нежный голос.
— Господин, ты вернулся? — Белокурая рабыня выскочила из ниши. — Я узнала тебя, господин! — Незрячая тянула к нему тонкие чуткие руки. — Ты вернулся наконец!
Во дворе Филиппа окружила челядь. Осуждающе разглядывали его лохмотья. Клеомека, все такая же сухая и желтая, выбежала из дома и, оттеснив рабов, воздев руки, запричитала:
— Вернулся! Обрадовал нас. Агенор, как узнал, что ты спутался с беглым рабом, сошел в могилу. Что тебе, убийце своего отца, надо в моем доме? Вернулся нищим! Слава богам, что ты не мой родной и не мне краснеть за тебя.
Филипп улыбнулся и прошел мимо.
Комната для приема гостей была низкой и темной, а в детстве казалась такой нарядной… Клеомена во дворе продолжала выкрикивать проклятия, но вскоре притихла и, вернувшись в дом, в сердцах поставила на стол глиняную миску с варевом.
— Ешь! Больше ничего не осталось.
— Я сыт, — Филипп отодвинул пахнущую требухой похлебку и снова улыбнулся: все-таки его не хотят заморить голодом. Клеомена такая же — клянет, а в куске хлеба не отказывает…
— Брат! — в трапезную вбежал Никий. — Я только что из лавки. Я не поверил! — Он порывисто и горячо обнял Филиппа. — Мы слышали, что ты погиб страшной смертью. Отец сокрушался о тебе, а потом… — Никий отступил и виновато потупился, — завещал мне все. Мать, жена, малютки… Это наш старший, Персей, он так похож на тебя… А это крошка Сафо, а вот и малютка Никандрия, она еще не отнята от грудн. Ты помнишь Геро? Ты еще часто дрался с ее братом Бупалом. Теперь она моя жена. Взгляни на моих детей и ради них оставь мне отцовский дом, а остальное все принадлежит тебе по праву. Завтра же я передам тебе…
— Я не хочу грабить твоих малюток, — прервал его Филипп. — Из всего отцовского наследства я попрошу у тебя только Евнию. Отпусти ее на волю и дай ей виноградник, где мы играли
Никий замялся.
— Я продал его.
— Можно выкупить, все дело в цене.
— У меня нет свободных денег.
Филипп засмеялся.
— Вижу, твоя хваленая торговля не привела богатства к твоему дому. — Он отпорол ногтем заплатку, на стол упали два тарпанских рубина и крупный изумруд. — Думаю, этого хватит на устройство моей Евнии.
Клеомена взвизгнула:
— Так ты правда разбойничал на море?! Пират! Висельник! Какое счастье, что ты не мой родной…
— А это Клеомене, взрастившей меня… — Филипп достал из-за пояса ожерелье. Мачеха всплеснула руками.
— Мне? Пират! Висельник! — Но голос ее уже был другим. — Немало крови на твоих жемчугах, — закончила она, с опаской принимая подарок.
— Как на всяком другом богатстве, не больше, — усмехнулся Филипп.
Геро и Никий, оцепенев, глядели на сокровища. На улице раздался шум.
— Брат, тебя ищут, спасайся! — вскрикнул Никий и, хватая на бегу железную палку, бросился к выходу. — Я задержу толпу!
Он остановился у двери. Все было как в сказке: во двор, окруженная роем зевак, входила процессия нарядных рабов. Идущий во главе степенный кормчий в богатых финикийских одеждах учтиво осведомился:
— Этот ли дом почтил своим присутствием посол царя Понтийского, благородный Филипп Агенорид? Этот? Мы хотим видеть нашего господина.
Он двинулся вперед. За ним попарно пошли эфиопы в затканных золотом зеленых туниках, персы в длинных, расшитых жемчугом одеяниях, сирийцы в алых и оранжевых легких хитонах с крупными алмазами на тюрбанах из сияющих дамасских покрывал, иберы и колхи в позолоченных кольчугах. Каждая пара рабов несла тяжелые ларцы, изукрашенные драгоценной мозаикой, с гербами стран, подвластных Тиграну и Митридату.
В воротах одна пара рабов как бы нечаянно споткнулась, и тяжелый ларец, неожиданно раскрывшись, упал на землю. В дорожную пыль посыпались невиданные одежды — златотканые плащи, пурпурные и голубые хитоны, фибулы с гранеными сапфирами и рубинами. Челядь бросилась спасать ларец, но Филипп небрежно махнул рукой:
— Не трудитесь, друзья. Пусть добрые люди возьмут эти безделки на память.
— Как? Что он сказал?
Клеомена ринулась вперед. Она не позволит негодникам грабить ее сыночка. Неважно, что мальчик ей не родной. Это она вскормила и взрастила господина. Никий и Геро, гоните зевак! Боги, как она ждала этого часа! Если Филипп так богат, то почему бы ему не осчастливить свою семью сразу? Бупал давно пишет из Пантикапея, какая там привольная жизнь. Им нужны деньги на переезд. О, если бы Филипп… Филипп все обещал, но — прежде Никий должен устроить дела Евнии, попросил посол царя Понтийского.
Курчавые лозы сбегали к дороге. За дорогой обрыв и внизу — море, бледно-голубое, с белыми полосами течений. На севере за виноградником — степь, усеянная цветами. От степи тянет мятой, полынью и медвяными травами. Время от времени набегает ветер, море морщится и темнеет.
Филипп положил на колени Евнии ворох душистых левкоев.
— Расскажи мне про девочку-фиалку.
— Это сказка, господин.
— Я не забыл, я ничего не забыл! — Филипп взял ее руки и вздрогнул: кончики пальцев слепой были все в мелких нарывчиках и порезах. — Что с твоими руками, Евния?