Скитальцы Гора
Шрифт:
— Теперь отдыхай, — сказал я. — Мне ещё нужно сходить на охоту, а затем мы пойдем в лагерь солдат Ара.
Поднявшись на ноги, я окинул взглядом, лежавшую на песке обнажённую женщину. Руки её были связаны за спиной, горло двумя петлями обхватывал ремень, от которого к плоту бежала пеньковая верёвка, которая не хуже любой другой привязи, будет держать её на этом месте, до моего возвращения. Она тоже смотрела на меня, но в её испуганных глазах блестели слёзы страха. Возможно, она всё ещё пыталась справиться с бушевавшими в ней эмоциями, которые, и она это чувствовала, стали настоящим озарением полученным ей только что.
28. Лабений
— Лагеря должны быть небольшими, рассеянными по большой территории и тщательно замаскированными, — пояснял я, — их не должно быть заметно, прежде всего, с воздуха. Они служат только для отдыха и сна. В течение дня в них не должно быть никакой
Солдаты удивлённо смотрели друг на друга. Лабений, их командир, оказавшийся в звании старшего капитана, и прежде командовавший авангардом центральных колонн входивших в дельту, сидел на камне. Ина стояла на коленях позади всех, покорно склонив голову. Руки женщины, связанные за спиной, были заодно привязаны к её скрещенным и тоже связанным лодыжкам. Связывая руки женщины, я оставил свободным один конец верёвки, длиной около ярда, обычно наматывая его на её левое запястье, и используя по мере необходимости в качестве привязи, поводка и так далее. В данный момент, именно этим концом верёвки лодыжки пленницы и были скреплены с запястьями. Теперь талия Ины была опоясана шнуром, завязанным на бантик на её левом боку. Такой узел, будучи размешён слева, был не столько удобен для неё, чтобы, скажем, дотянувшись поперёк тела рукой, возможно, по команде похитителя или господина развязать, сколько для внимания самого мужчины, обычно являющегося правшой. И в том и в другом случае такой узел развязывается одним лёгким движением. Под шнур, спереди и сзади, были подсунуты две узких рабских полосы. Само собой, их также можно было сдёрнуть с женщины по желанию похитителя или хозяина. Характер и контроль одежды, как пленницы, так и рабыни, а также и решение нужно ли предоставлять им таковую, являются прерогативой мужчины, и дополнительным стимулом для женщины. Кстати, некоторые рабовладельцы, как мне кажется, думают, что одной из главных причин для того, чтобы разрешить невольницам носить одежду, является именно возможность обладания этой дополнительной власти над ними. Например, ношение одежды можно запретить в качестве наказания. Найдётся немного девушек желающих быть посланными на рынок за покупками по оживленным улицам города раздетыми догола. Разумеется, в таком случае на них, скорее всего, надели бы железный пояс, если только хозяин не хочет устроить дополнительное наказание. Что до меня, то я сам склонен рассматривать дисциплинарные аспекты одежды, как довольно интересные и которыми не стоит пренебрегать, но не считаю их главными. Всё же, с моей точки зрения, более важными причинами, являются такие как увеличение привлекательности девушки, усиление её сексуальности стимулирующие рабовладельца, ну или просто, чтобы как-то идентифицировать свою невольницу. Правда, на этот раз основная причина одежды на Ине, пусть это и были всего лишь две рабских полосы, сильно отличалась от всех вышеперечисленных. Просто я хотел помочь несколько оголодавшим в этом плане парням держать себя в узде, и контролировать свои порывы в её присутствии. Без одежды, даже такой, это стало бы совершенно невозможным. Вот не хотелось мне в первый же момент нашего появления в лагере, отбиваться от неких особо рьяных товарищей. Другая причина того, что рабыням разрешают ношение одежды, кстати, состоит в том, что у неё должна быть, по крайней мере, одна вуаль, если можно так выразиться, которую господин мог бы сорвать по своему желанию, и для своего удовольствия. Однако в целом, и мне пришлось признать это, я совершенно неверно оценил сложившуюся обстановку. Солдаты Ара, эти сильные и тренированные воины, оказались настолько замкнуты в себе, голодны, разбиты, покорны, опустошены и больны, что казалось, едва заметили Ину. Признаться, я был очень удивлён этим. А сама Ина будь она на самом деле рабыней, скорее всего, встревожилась бы таким отсутствием внимания к себе, и отсутствием интереса к её весьма немалому очарованию. Впрочем, по-прежнему оставаясь простой свободной женщиной, она, похоже, пока не поняла, насколько необычной выглядела эта ситуация, и теперь, более чем довольная этим, неприметно простаивала на коленях позади всех. Кстати, встать на колени с низко опущенной головой, было полностью её собственной инициативой. Думаю, что причиной этого частично был её испуг, но так же и то, что теперь она уже начала изучать свою женственность и познала своё место среди сильных мужчин, а потому и вела себя соответственно.
— Двигаться будем по ночам, — продолжал меж тем я. — Питаться придётся тем, что может предложить болото.
— Так оно же ничего не может предложить, — угрюмо проворчал один из собравшихся.
— Это — ваш собственный выбор, — отрезал я.
— Но мы же ничего не сможем разглядеть в темноте, —
— Света звёзд и лун вполне достаточно, — парировал я. — Трудности, которые ждут вас, придётся испытать и тем, кому придётся искать вас здесь. Кроме того, в случае нападения, в темноте легче рассеяться и уйти от преследования.
— Тут есть ещё и такие вещи как зыбучие пески, — напомнил Плиний, заметно вздрогнув при этом.
— Таких мест не так уж много, как кажется на первый взгляд, представляющих серьёзную опасность ещё меньше, — объяснил я. — Кроме того, мы, если хотите, можем передвигаться, связавшись между собой верёвкой, или держаться ближе друг к другу, на расстоянии слышимости тихого крика, чтобы можно было вызвать помощь.
Закончив с объяснениями, я принялся снимать шкуру и разделывать тушу небольшого тарлариона, которого я добыл накануне, и принёс на плече в лагерь. Правда, прежде чем выйти на остров я громко объявил о себе и вызвал Плиния, чтобы гарантировать себе безопасность. Признаться, я надеялся, что мужчины будут мне благодарны за доставленную еду, пусть и такого характера. Отрезав кусок сырого мяса, я протянул его тому парню, что выразил недоверие к моим словам, относительно того, что дельта готова предоставить им пропитание.
— Нет, — в ужасе отшатнулся он.
— Но Ты же голоден, — заметил я.
— Я не смогу съесть это мясо, — с отвращением заявил солдат.
Пожав плечами, я закинул мясо себе в рот, прожевал и, проглотив, отрезал ещё один.
— Оно же даже не сварено, — поражённо сглотнул другой.
— Костёр разводить нельзя, — спокойно ответил на это я. — Столб дыма выдаст местоположение лагеря. Ночью маленький огонёк масляной лампы можно заметить с расстояния многих пасангов, даже искра зажигалки видна за сотни ярдов. Уверяю вас, разведчик, летящий на тарне над дельтой, не упустит такого сигнала. Итак, кто хочет поесть свежей тарларионины?
— Только не я, — отшатнулся от меня сидевший поблизости мужчина.
— И не я, — скривился другой.
— Меня сейчас вырвет от одного его вида, — заявил третий.
— Я не смогу заставить себя съесть это, — поддержал их четвёртый.
Возможно, если бы они оголодали ещё больше, подумал я, они были бы куда менее привередливыми. Пришлось даже напомнить себе, что эти мужчины жестоко голодали в местах, которые просто кишели пищей, возможно по незнанию, возможно из-за страха, возможно по причине иррационального нежелания принять новые правила игры, где во главу угла встала проблема элементарного выживания.
— Скажи, Ты, правда, думаешь, что сможешь вывести нас из дельты? — спросил Лабений, сидевший на камне и безразлично вперивший глаза в сторону болот.
— Думаю да, хотя сделать это будет непросто, — ответил я.
— Нас осталось всего пятнадцать, — сказал он.
— Не думаю, что от это будет легче, — признал я.
— И всё же Ты готов дать нам надежду на это? — уточнил Лабений, глядя поверх наших голов.
— Да, — ответил я.
— Нет у нас никакой надежды, — проворчал седой мужчина.
— Съешь, — предложил я, протягивая ему кусок мяса, который только что отрезал от тушки тарлариона.
— Нет, — замотал тот головой, отползая назад.
— Мы все обречены, — устало пробормотал его сосед.
— Точно, — согласился с ним кто-то.
— Такие настроения, — заметил я, — совершенно не согласуются с тем, духом, который сделал Ар грозой Гора и прославил его на всём континенте.
— Нет больше славы Ара, — вздохнул один из них.
— Она погибла в дельте, — добавил другой.
— Для меня удивительно слышать такие слова, — презрительно бросил я, — от тех, кто однажды держал в руке и целовал Домашний Камень Ара.
Я специально сослался на церемонию принятия гражданства, в которую, после присяги преданности городу, входит прикосновение к Домашнему Камню города. Фактически, это может быть единственным разом в жизни гражданина города, когда он видит Домашний Камень и прикасается к нему. В Аре, как и во многих гореанских городах, гражданство закрепляется на церемонии подобного рода. Отказ от исполнения этой церемонии по достижении совершеннолетия, может стать причиной изгнания отказавшегося из города. Объяснение кажется довольно простым и логичным, сообщество имеет право ожидать преданности от входящих в него.
— Зато Ар жив, — вскинулся Плиний.
— Да, и его слава не погибала в дельте, — поддержал его кто-то.
— Точно, Ар переживет и не такое.
— Это не Ар мёртв, — устало отмахнулся другой. — Это всем нам конец.
— Но вы же живы, — заметил я.
— Ар не сможет быть Аром без своих армий, — вздохнул какой-то ветеран.
— Без своих воинов, — заговорил Плиний, — Ар останется немногим больше, чем светочем культуры, воспоминанием о золотых временах, чем-то вроде памятника, на который можно было бы оглянуться и забыть, да ещё уроком для мужчин.