Скопец, сын Неба

Юрченко Сергей

– Подожди!
– совсем сбитый с толку говорит Петр.
– Если ты не считаешь, учителя Мессией, то почему ты с ним?

– Я с ним не ради израильского народа, я с ним - ради себя.

И опять Петру нужно время, чтобы осмыслить услышанное. Какую же выгоду преследует Иуда?

– Ради вечной жизни?

– Ради вечной свободы. С Иисусом я освободился от бесов, которые мучили меня пятьдесят лет. Думаешь, я всегда был так спокоен, как сейчас? Я рыскал по Израилю, как волк, не хуже бар-Аббаса.

– Ты был с сикариями?

– Был. И вот что я еще скажу тебе, Петр. Иисус прав и в этом: все, что делает человек, он

делает только ради себя. Ради себя я жаждал справедливости в мире, ради себя я желал свободы Израилю, ради себя заботился о сиротах и вдовах. Все - ради себя! И больше мне это не нужно.

Этот разговор застревает в памяти Петра, и он вернется к нему через пару недель в Вифании, деревеньке близ Иерусалима. А пока он оставляет Иуду в покое.

К вечеру возвращаются сыны грома, возбужденные и самодовольные.

– Учитель, теперь многие в этом городе слышали о тебе, - гордо сообщают они. - Когда в следующий раз ты придешь в Кану, толпы будут встречать тебя.

Иисус, словно его разбудили из состояния безмятежности, в котором он пребывал эти два дня, с недовольным удивлением смотрит на братьев и сурово выговаривает?

– Кто сказал вам делать это?

– Мессия должен получить свою славу.

– Я - Мессия для тех, кто жаждет небесного, а не земного, для изголодавшихся душою, а не плотью. Хотите поставить меня перед толпой, которая будет терзать меня? Говорил же я тебе, Иоанн, не давай святыню псам. А большей святыни, чем Царство Небесное, нет на свете! Но не нужно это людям! Узнаете это на себе, когда поведут вас в суды и будут бить в синагогах. Этого вы мне сейчас желаете?

Иоанн чувствует себя посрамленным незаслуженно. Ведь он не для себя старается! Он видит хмурое лицо Иуды, сочувственный взгляд Петра, чуть виноватую улыбку Матфея, которая словно напоминает: “Я ведь предостерегал вас”. Но юноша по-прежнему не понимает своей вины.

– Как же мир узнает истину, если о ней не рассказывать? - удивляется он.

– Нужно рассказывать миру истину и даже погибнуть за истину нужно, - мягко говорит Иисус. - И тем легче вам должно быть это, что ждет вас всех Царство Небесное. И я первый сделаю это, когда настанет мой час.

– Когда же он настанет?

– Когда настанет, ни у кого из вас сомнений в этом не останется! - резко заключает Иисус. - Небо разверзнется, принимая меня!

Симон тоже становится свидетелем этой сцены, и его убеждение в том, что он имеет дело с новой израильской партией, религиозный вождь которой до времени хочет сохранить свою секретность, только укрепляется в нем. “Кажется,- думает он, - я нахожусь у истоков великих событий”. И начинает хлопотать об ужине. Его семья приходит в гармоничное движение, как натренированный оркестр. Глазастая, живая дочь несет ему полотенце, и пока гости моют руки, жена и дети накрывают вечерний стол на дворовом ложе. А потом Симон чинно и неторопливо разливает вино по чашам, подавая первую Иисусу, а вторую Иуде.

На следующее утро восемь путников покидают этот дом. Вся семья провожает Симона на Пасху в Иерусалим. Пока он дает наставления своему первенцу, который остается за старшего в доме, Иисус присаживается на колено перед его младшей дочерью и прощально гладит ее по голове.

– Прощай, чистое дитя. Желаю тебе всегда оставаться такой.

Они выходят из города через Южные ворота, минуя Антипову синагогу. Симон с дорожной сумой за спиной бросает пренебрежительный

взгляд на молельный дом местной знати и тут же забывает о нем. Он отправляется в паломничество с легким сердцем. Ему не пришлось, подобно прочим спутникам Иисуса, вырывать себя с мясом из прежней жизни, и тем легче ему будет вернуться назад. Петр с легкой завистью смотрит на него. Сцена семейного прощания заботливого мужа Симона с его кроткой женой и покорными детьми опять напомнила ему его собственные сборы в дорогу. Никто не подал ему суму, не выслушал его наставлений, не смотрел ему вслед. Нехорошо он ушел из дома.

Вскоре они достигают речушки, которую и переходят вброд - все, за исключением замявшегося Иуды.

– Что, друг, воды боишься?
– шутит Петр.

– Холодную не люблю, - хмуро отвечает Иуда.

Петр вспоминает о его искалеченной ноге и решительно мочит свои ноги второй раз в воде.

– Давай, друг, я тебя перенесу. Садись на спину.

Иуда удивлен таким великодушием. Иоанн смотрит с большим неодобрением на то, как Иуда совершает свой переход верхом на могучем рыбаке. Глупый, добрый Петр! Нужно ему тащить на себе этого мрачного, скупого хромуна, который спит в обнимку со своим денежным ящиком. Пусть бы шел как все остальные!

– Благодарю тебя, Петр, - говорит Иуда на том берегу.

– Пустяки, друг. Ты ведь не из прихоти. Я понимаю, нога болит. Лечить я не умею, как учитель, но хоть так помогу.

К полудню следующего дня они достигают горы, на которой расположен Назарет. Но Иисус и не думает подниматься в город-могильник. Они входят в село у подножия горы. Здесь Иоанн с Иаковым чувствуют себя как дома. Много лет назад их отец приобрел на склоне небольшой виноградник и нанял для работы на нем безропотного, тихого Захарию, который владел крохотным участком по соседству. Судья был скуп на оплату, но охотно покровительствовал тому, кто каждую осень доставлял ему годовой запас вина. Он щедро угощал им своих гостей, добиваясь от них признания, что его вино лучшее на всю округу. Его гости не чувствовали разницу, но, хорошо зная тщеславие судьи, вежливо соглашались. И тогда Зеведей бывал очень доволен, будто не Захария все сделал за него, но он сам взрастил и произвел этот чудесный напиток.

Именно к этому человеку, который из года в год добросовестно возделывал свой и чужой сад, братья ведут своих спутников прямо к виноградникам, на пологом склоне, где одинокий Захария живет бессменным сторожем в своей хижине.

Пожилой крестьянин с въевшейся в загрубелые ладони землей почтительно и равнодушно встречает двух барчуков. Весь его вид выражает смирение перед жизнью. Иоанну вдруг становиться неловко за свой господский статус перед остальными.

– Здравствуй, Захария, - дружески произносит он, торопясь вернуть садовника в равное положение.
– Как ты? Жив, здоров?

– Благодарю, господин. Здоров пока.

– Вот и хорошо.

– Вино я все свез в ваш дом, - отчитывается он.
– Оставил вашей матушке.

– Да, да, хорошо. Мы с друзьями хотим у тебя передохнуть?

– Благодарю, господин, - растерянно бормочет Захария.
– Вот только места у меня мало.

Позади него стоит его ветхая лачуга, а дальше пологий склон словно причесан ровными рядами шпалер, на которые опираются лозы с курчавой зеленью. Участки взяты в окаем смоковниц, как в скобки. Оттуда доносятся трели птиц.