Скопин-Шуйский. Похищение престола

Мосияш Сергей Павлович

— Послы были, и просьба была, пан Олесницкий. Но сейм кончился, и все, как мы видим, осталось по-старому. Более того, мы узнали, что на сейме многие ясновельможные не советовали королю давать нам этот титул. Они что? Во враги мне напрашиваются?

«Угрожает», — догадался Олесницкий» и в нем взыграла ясновельможная гордость:

— В таком случае, ваше величество, прошу отпустить нас.

Но, видно, и царю не хотелось идти на разрыв.

— Но мы же когда-то были приятелями, пан Олесницкий. Или я ошибаюсь?

— Как

вы знали меня в Польше своим усердным приятелем и слугою, так теперь пусть король узнает во мне верного подданного и доброго слугу. Позвольте убыть, государь?

— Подойди ко мне, вельможный пан, как посол.

— Подойду к вашей руке только тогда, когда вы возьмете королевскую грамоту.

— Вот упрямец, — проворчал царь и поманил пальцем к себе Власьева, тот подошел, приклонил к Дмитрию голову. Царь что-то ему пошептал, а когда дьяк отошел, приказал громко:

— Афанасий, прими королевскую грамоту.

Власьев подошел к Олесницкому, взял из его рук грамоту и объявил:

— Государь в-последний раз принимает грамоту только ради свадьбы своей. Но впредь никогда ни от кого не примет грамоты, если в ней не будет прописан его полный титул. Теперь извольте, ясновельможные, к руке его величества.

После приложения к царской руке польских послов Дмитрий кивнул Власьеву:

— Афанасий, прочти нам требования польской стороны. (Он умышленно опустил слово «король»: раз ты нас «князем», то мы тебя никак — «польской стороной».)

Дьяк Власьев был не глуп, сразу догадался и поэтому требования короля читал так:

— Польская сторона, ваше величество, требует отдать им земли Северские.

— С какой стати? И не подумаю.

— Но в «кондициях» это одна из главных статей, государь, — напомнил Гонсевский.

— Возможно, — согласился царь. — Я готов оплатить эту статью деньгами Польше. Читай дальше, Афанасий.

— Во-вторых, Польша хочет заключить вечный мир с Россией.

— С этим я согласен бесповоротно и готов хоть завтра подписать этот мир. Далее?

— В-третьих, польская сторона просит, чтобы вы позволили, государь, иезуитам и прочему католическому духовенству войти в Московское государство и строить там свои церкви, называемые костелами.

— Ни в коем случае, — резко ответил царь.

— Но почему? — воскликнул Гонсевский. — Вы же в «кондициях» брали обязательство, что…

— Не напоминайте мне более о «кондициях», — не дал ему договорить Дмитрий. — Мой великий пращур Александр Невский когда-то выпроводил от себя посланцев папы, тоже пытавшихся насадить католичество на Руси. Отчего же я, его праправнук, должен нарушить завет святого князя?

— Но какой вред случится от костелов? — не унимался Гонсевский. — Они же не будут мешать православной церкви.

— Вот тут вы не правы, ясновельможный. Именно наша православная вера самая веротерпимая.

А католическая самая нетерпимая, если хотите, воинственная. Стоит мне впустить в страну иезуитов и католиков, как они разожгут в державе пожар религиозного противостояния. Мы не хотим этого. Афанасий, читай дальше.

— В-четвертых, Сигизмунд, — продолжал читать дальше дьяк, умышленно опуская титул, — просит помочь ему вернуть шведский престол.

— Эк, какой прыткой. Я не Бог, в конце концов. Впрочем, можете передать пославшему вас, что я еще в прошлом году писал королю Карлу IX, предлагая уступить корону Сигизмунду и даже угрожал ему войной. Но увы. Ответа до сих пор так и нет. Но мы не отказываемся помочь в этом деле. Читай дальше, Афанасий.

— Все, государь, — сказал Власьев.

Дмитрий с усмешкой взглянул на Гонсевского.

— Что ж посол забыл о последней статье «кондиций»? А?

Гонсевский пожал плечами и взглянул на спутника, своего пана Олесницкого: о чем, мол, речь?

— Так я напомню ясновельможным. Там было написано, что я беру на себя обязательство жениться на полячке. Вот я через три дня это исполняю и, кстати, приглашаю вас, вельможные паны Гонсевский и Олесницкий. Будьте у меня гостями.

— Великое дякуй, ваше величество, — поклонился Гонсевский.

— А теперь мы вас отпускаем, господа.

Паны кланяясь попятились к двери, выходившей в Святые сени.

15. Свадьба

Свадьба была отложена не случайно. Бояре вместе с клиром решали о порядке обручения, крещения невесты и венчания.

Царь, подталкиваемый Мнишеком, настаивал сперва венчать Марину в царицы. Священники, наученные горьким опытом Гермогена и Иосафа, боялись ему перечить, но православный чин нарушать тоже не хотели. Меж собой спорили до хрипоты, с государем не осмеливались, более попирая на убеждение:

— Ах, ваше величество, была б она православная, — вздыхали сочувственно, — все б легше было, а то…

Бояре меж собой перешептывались: «Мыслимо ли все с ног на голову ставит». 8 мая определили по предложению Василия Шуйского, настоявшего на четверге с тайным умыслом, о котором только Василию Голицыну поведал:

— 9 мая в пятницу Николин день — праздник, он же не удержится, начнет свадебный пир. А православные-то как на это глянут?

— Осудят, — отвечал Голицын.

— Вот то-то, нам лишний козырь, — ухмыльнулся Шуйский.

— Ну хитрец, Василий Иванович, — не удержался от похвалы Голицын. — Это и черни не по носу будет.

— Небось захитришь, князь, коли топор за спиной висит.

Многие из православных обрядов царь вычеркнул.

— Никакого разделения жениха с невестой. Мы сразу вместе явимся в столовую избу… Вместе же отправимся в Грановитую палату. И далее в Успенский.