Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого
Шрифт:
Он рассмеялся собственной проницательности, я же сидел молча, разглядывая его с огромным внутренним удовольствием. Этот человек, суждения которого я не так много недель назад ожидал с робостью и надеждой, теперь был моим платным орудием – готовым повиноваться мне в любых мыслимых пределах, определяемых деньгами, и я терпеливо слушал, пока он излагал мне свои схемы удовлетворения моего тщеславия и его дополнительного заработка.
– Книга получила превосходную рекламу, – продолжал он, – лучшей и представить невозможно. Заказы теперь не делаются быстро – но они поступят, обязательно поступят. Своей заметкой, которая будет написана в форме краткой редакционной статьи, я надеюсь заинтересовать от восьмисот до тысячи газет здесь и в Америке. Это обойдется вам в сотню
– Ни в коей мере, – ответил я, продолжая внутренне забавляться.
Некоторое время подумав, он придвинул свой стул поближе к моему и слегка понизил голос:
– Надеюсь, вы понимаете, что вначале я напечатаю всего лишь двести пятьдесят экземпляров?
Такое небольшое число показалось мне абсурдным, и я живо запротестовал.
– Сама эта идея смешна, – сказал я, – вы не можете пустить в продажу такое ничтожное количество.
– Погодите, мой дорогой сэр, погодите. Вы слишком нетерпеливы. Вы не даете мне времени объяснить. Все эти двести пятьдесят экземпляров будут изъяты мною в самый первый день публикации, не важно каким образом, – это необходимо сделать.
– Почему?
– Почему? – Морджесон вежливо рассмеялся. – Вижу, мистер Темпест, что вы, как и большинство гениальных людей, ничего не смыслите в делах. Мы изымем первые двести пятьдесят экземпляров, чтобы тут же напечатать в газетах, что «первое большое издание нового романа Джеффри Темпеста было распродано в день выхода. Срочно готовится второе издание». Таким образом мы одурачим публику, которая, конечно же, не в курсе наших секретов и которой совсем не обязательно знать, каким был тираж издания – две сотни или две тысячи. Второе издание, конечно же, будет уже готово и также будет включать двести пятьдесят экземпляров.
– Вы считаете такой образ действий честным? – тихо спросил я.
– Честным? Мой дорогой сэр! Честным? – На его лице выразилась искренняя обида. – Конечно же, он честный! Почитайте ежедневные газеты: подобные объявления публикуются каждый день – фактически они становятся уже чересчур обыденными. Признаю, есть несколько издателей, которые соблюдают точность и доходят до того, что в выходных сведениях указывают не только число экземпляров, но и дату выхода каждого тиража. Возможно, таков их принцип, но это влечет за собой так много подсчетов и беспокойства! Если публике нравится, когда ее обманывают, какой смысл быть точным? Итак, второе издание будет отослано с правом возврата провинциальным книготорговцам, после чего мы сообщим, что «в связи с огромным спросом на новый роман Джеффри Темпеста из печати вышло второе большое издание. Третье издание будет напечатано в течение следующей недели». И так далее и так далее – вплоть до шестого или седьмого издания (каждое из которых будет включать двести пятьдесят экземпляров) из трех частей. Возможно, действуя умело, нам удастся довести их число до десяти. Это всего лишь вопрос дипломатии и некоторых коммерческих ухищрений. Потом подойдет очередь одночастного издания, и там нужно будет применить другой подход. Но для этого у нас довольно времени. Частая реклама потребует дополнительных расходов, но если вы не возражаете…
– Я нисколько не возражаю, при условии, что получу удовольствие.
– Удовольствие? – вопросил он с удивлением. – Я думал, вы хотите славы, а не просто удовольствия.
Я громко рассмеялся.
– Я не настолько глуп, чтобы считать, будто славы можно достичь с помощью рекламы. Например, я один из тех, кто уверен, что репутация Милле как художника была подпорчена после того, как он деградировал до такой степени, что изобразил мальчика в зеленом платье, пускающего пузыри из мыла «Пирс». Это была реклама. И данный случай в его карьере, каким бы незначительным он ни казался, никогда не позволит ему подняться до тех величественных высот в искусстве, на которых находятся такие мастера, как Ромни, сэр Питер Лели, Гейнсборо или Рейнольдс.
– Уверен, что ваши слова во многом справедливы, – тут Морджесон многозначительно покачал головой. – Если смотреть на это с художественной или сентиментальной
– Как Христа? – перебил я его с едва заметной улыбкой.
Морджесон казался шокированным – ведь он не был конформистом, но, вовремя вспомнив о моем богатстве, поклонился с кротким терпением.
– Да, как Христа, – тут он вздохнул, – как вы изволили заметить, мистер Темпест. Осыпаемые ударами и насмешками, встречая препятствия на каждом шагу, они тем не менее благодаря какому-то капризу судьбы добиваются всемирной славы и могущества…
– Опять-таки как Христос, – зловредно повторил я, так как мне нравилось видеть муки его нонконформистской совести.
– Совершенно верно. – Он помолчал, смиренно опустив взгляд. Затем к нему вернулась мирская оживленность, и он добавил: – Но в данном случае я имел в виду не Великий Образец, мистер Темпест. Я, мистер Темпест, думал об одной женщине.
– В самом деле, – протянул я равнодушно.
– Да, женщина, которая, несмотря на оскорбления и помехи, быстро делается заметной. Вы, несомненно, услышите о ней в обществе и литературных кружках. И он бросил на меня беглый полувопросительный взгляд. – Но она не богата, только знаменита. Во всяком случае, в настоящее время мы не имеем к ней никакого отношения, а потому вернемся к нашему делу. Единственный сомнительный пункт в успехе вашей книги – критика. Есть только шесть главных критиков, которые пишут во всех английских и некоторых американских журналах, а также лондонских газетах, вот их имена, – он протянул мне заметку, написанную карандашом, – и их адреса, насколько я могу поручиться за их достоверность, или адреса газет, для которых они чаще всего пишут. Во главе списка стоит Дэвид Макуин, самый грозный из всех. Он пишет везде и обо всем; будучи шотландцем, он всюду сует свой нос. Если вы привлечете на свою сторону Макуина, вам незачем беспокоиться о других, так как он обыкновенно задает тон и, кроме того, он – один из «личных друзей» редактора «Девятнадцатого столетия», и вам обязательно нужно там отметиться, без этого никак нельзя. Ни один критик не сможет печататься в этом журнале, если он не состоит одним из друзей редактора [7] . Вы должны поладить с Макуином, в противном случае он может срезать вас только ради того, чтоб показать себя.
7
Автор имеет письменное свидетельство от мистера Ноулза об этом факте. – Примеч. автора.
– Это ничего не значит, – сказал я, – легкая критика всегда способствует продажам.
– В некоторых случаях да. – И Морджесон в замешательстве стал теребить свою жидкую бородку. – Но в большинстве случаев нет. Там, где очень решительная и смелая оригинальность, враждебная критика всегда будет бессильна. Но работа, как ваша, требует поощрения, другими словами, нуждается в рекламе.
– Я вижу, что вы не считаете мою книгу достаточно оригинальной, чтоб обойтись без этого? – Я чувствовал явное раздражение.
– Дорогой сэр! Вы право… право… Что мне сказать? – И он, извиняясь, улыбнулся. – Вы, право, немного резки. Я считаю, что ваша книга показывает высокий уровень образованности и изысканность мысли; если я нахожу в ней недостаток, то это, может быть, потому, что сам не понимаю тонкости. По моему мнению, единственно, чего в ней недостает, это, скажем так, цепкости, за неимением другого выражения, – то есть способности не отпускать внимания читателя, удерживать его точно пригвожденным. Но, в конце концов, это общий недостаток современной литературы; мало авторов достаточно чувствуют сами для того, чтоб заставить чувствовать других.