Скованный ночью

Кунц Дин Рей

— Ворона у тебя? — спросила Лилли.

Саша вынула из кармана лист бумаги и расправила его.

— После ухода копов я осмотрела спальню Джимми. Обыск был небрежный. Я подумала, что они могли что-то проглядеть. Это лежало под одной из подушек.

Я поднес листок к свече и увидел сделанный чернилами рисунок летящей птицы в профиль, с крыльями назад. Под рисунком было тщательно выведено от руки:

«Луис Уинг будет моим слугой в аду».

— Какое отношение имеет к этому твой свекор? — спросил я Лилли.

Ее

лицо снова потемнело:

— Не знаю.

Бобби вернулся с крыльца:

— Пора ехать, брат.

Теперь все видели, что рассвет недалек. Солнце еще не вышло из-за восточных холмов, но небо посветлело, превратившись из черного в пыльно-серое. Задний двор казался не ночным пейзажем, а карандашным наброском.

Я показал Бобби рисунок.

— Может быть, это не имеет отношения к Уиверну. Может, у кого-то зуб на Луиса.

Бобби изучил листок, но не поверил, что похищение было всего лишь фактом мести.

— Как бы там ни было, следы ведут в Уиверн.

— Когда Луис ушел из полиции? — спросил я.

Лилли ответила:

— Он вышел в отставку четыре года назад, за год до смерти Бена.

— И до того, как в Уиверне все полетело кувырком, — заметила Саша. — Так что, возможно, эти вещи не связаны друг с другом.

— Связаны, — заупрямился Бобби. Он постучал пальцем по листку. — Слишком зловеще.

— Нам нужно поговорить с твоим свекром, — сказал я Лилли.

Она покачала головой.

— Невозможно. Он в Шорхейвене.

— В интернате для престарелых?

— За последние четыре месяца у него было три инсульта. После третьего наступил паралич. Он лишился речи. Врачи говорят, долго не протянет.

Высказанная Бобби характеристика «слишком зловеще» относилась не столько к словам, сколько к самой вороне. От рисунка исходила злобная аура: перья стояли дыбом, клюв был открыт в безмолвном крике, когти растопырены, и даже глаз, представлявший собой простой белый кружок, излучал гнев и ненависть.

— Можно взять? — спросил я Лилли.

Она кивнула.

— Это грязь. Я не хочу к ней прикасаться.

Мы оставили Лилли с чашкой чая и надеждой, сравнимой с каплей сока, которую можно было выжать из лежавшей на блюдце дольки лимона.

Спускаясь с крыльца, Саша сказала:

— Бобби, как можно скорее привези сюда Дженну Уинг.

Я отдал ему набросок вороны.

— Покажи это ей. Спроси, не помнит ли она случая, когда Луис… ну, что-нибудь, что могло бы объяснить рисунок.

Пока мы шли через двор, Саша держала меня за руку.

Бобби спросил ее:

— Кто крутит музыку в твое отсутствие?

— Меня прикрывает Доги Сассман, — ответила она.

— Мистер «Харлей-Дэвидсон», человек-гора, секс-машина, — сказал Бобби, ведя нас по кирпичной дорожке к гаражу. — Что он предпочитает? «Хэви метал», от которого гудит в голове?

— Вальсы, — ответила Саша. — Фокстроты, танго, румбы, ча-ча-ча. Я предупредила,

чтобы он ставил только приготовленную мной окрошку, иначе это была бы сплошная танцевальная музыка. Он любит бальные танцы.

Бобби, уже взявшийся за калитку, остановился, обернулся и недоверчиво посмотрел на Сашу. Потом он повернулся ко мне:

— Ты знал это?

— Нет.

— Бальные танцы?

— Он выиграл несколько призов, — сказала Саша.

— Доги? Он же здоровенный, как «Фольксваген».

— Старый или новый? — спросил я.

— Новый, — ответил Бобби.

— Он здоровенный, но очень изящный, — сказала Саша.

— У него хороший радиус поворота, — сказал я Бобби.

То, что сближало нас, произошло снова. Слов не требовалось; достаточно было ритма, соблюдения заведенного ритуала, общего настроения или какого-нибудь пустяка, чтобы мы опять ощутили себя единым целым. Можно справиться со всем, включая конец света, если рядом друзья, которые чувствуют то же, что и ты.

Бобби сказал:

— Я думал, Доги ошивается в барах для мотоциклистов, а не в танцевальных залах.

— Он ходит в бары для мотоциклистов два раза в неделю для развлечения, — ответила Саша. — Но не для того, чтобы покрасоваться там.

— Для развлечения? — переспросил Бобби.

— Он обожает подраться, — объяснила Саша.

— А кто этого не обожает? — пробормотал я.

Когда мы вышли в переулок, Бобби промолвил:

— Этот малый отличный радиоинженер, правит «Харлеем», как будто выехал на нем из материнской утробы, встречается с красотками, которые могут заставить почувствовать себя устрицей даже «мисс Вселенную», для развлечения дерется с пьяными психами, берет призы в бальных танцах… Именно о таком брате мы мечтали, когда думали о возвращении в Уиверн.

— Ага, — буркнул я. — Ума не могу приложить, что будем делать, если нас пригласят на соревнования по танго.

— Точно. — Повернувшись к Саше, Бобби спросил: — Он согласится?

Она кивнула.

— Думаю, Доги согласится на что угодно.

Я ожидал встретить у гаража патрульную машину или неприметный седан с невозмутимыми стражами порядка, но переулок был пуст.

Небо над восточными холмами окрасилось в бледно-серый цвет. Листья эвкалиптов, росших на краю оврага, тихо шептали, что надо торопиться домой, пока не настало утро.

— Кроме того, он татуирован с ног до головы, — вспомнил я.

— Ага, — отозвался Бобби. — Татуировок у него больше, чем у пьяного матроса с четырьмя матерями и десятью женами.

Я сказал Саше:

— Если попадешь во враждебную среду, а рядом окажется здоровенный малый, покрытый татуировкой, волей-неволей захочешь, чтобы он был на твоей стороне.

— Это основной закон выживания, — согласился Бобби.

— Он описан в каждом учебнике биологии, — сказал я.

— И в Библии, — отозвался Бобби.