Скованный ночью
Шрифт:
— За то, что она мое личное солнышко, — ответил я.
— Ходячая добродетель, — сказал он.
— Пятьдесят пять кило меду, — сказал я.
— Пятьдесят, а не пятьдесят пять, — уточнила она. — И забудьте о том, что я называла вас Карли и Ларри. Для Ларри это оскорбление.
— Значит, мы Карли и Карли? — спросил Бобби.
— Она думает, что она Мо, — сказал я.
Саша ответила:
— Я думаю, что хочу спать. Но боюсь, что от таких новостей не уснешь.
Бобби покачал головой.
— Это
Я запер дверь и смотрел Бобби вслед, пока он не уехал.
Расставание с другом заставило меня нервничать.
Может быть, я нытик, невротик, параноик. Но в данных обстоятельствах только это спасало меня от безумия.
Если бы мы всегда сознавали, что дорогие нам люди смертны, что их жизнь висит не на волоске, а на паутинке, возможно, мы были бы более добры к ним и более благодарны за их любовь и дружбу.
Мы с Сашей поднялись наверх, легли в постель, взялись за руки и помолчали.
Мы боялись. Боялись за Орсона, за Джимми, за Стюартов, за самих себя. Чувствовали себя маленькими и беспомощными. Однако через несколько минут заговорили о наших любимых итальянских соусах. Едва не победил песто с орехами, но в конце концов мы сошлись на марсале, а затем снова умолкли.
Едва я решил, что Саша задремала, как она сказала:
— Ты плохо знаешь меня, Снеговик.
— Я знаю твое сердце. Этого достаточно.
— Я никогда не рассказывала тебе о своей семье, о своем прошлом, кем я была и что делала до того, как пришла в «Кей-Бей».
— Хочешь рассказать это сейчас?
— Нет.
— Вот и хорошо. А то у меня нет сил.
— Неандерталец.
— А ты кроманьонец. Именно этим и объясняется твое превосходство.
Она помолчала и ответила:
— Может быть, я никогда не расскажу тебе о своем прошлом.
— Даже завтра?
— Ты действительно не хочешь этого знать?
Я сказал:
— Я люблю тебя такой, какая ты есть. И уверен, что любил бы тебя такой, какой ты была. Но мне нравится то, чем я владею сейчас.
— Ты относишься к людям без предубеждения.
— Я праведник.
— Я серьезно.
— Я тоже. Праведник и есть.
— Задница.
— Нехорошо так говорить о праведниках.
— Ты единственный человек из всех, кого я знаю, кто судит людей только по их поступкам и прощает их, когда они исправляются.
— Ну да. Нас таких двое. Я и Иисус.
— Неандерталец.
— Осторожнее, — предупредил я. — Можно навлечь на себя кару небесную. Огненные стрелы. Кипящую смолу. Чуму на всю эту местность. Дождь из лягушек. Геморрой.
— Я смущаю тебя, да? — спросила она.
— Да, Мо, смущаешь.
— Крис, все, о чем я говорю, составляет твою особенность. Именно это отличает тебя от других. Не ХР.
Я молчал.
Она
— Ты изо всех сил ищешь реплику, которая заставит меня снова сказать тебе «задница».
— Или хотя бы «неандерталец».
— Это тоже твоя особенность. Спокойной ночи.
Она выпустила мою руку и легла на бок.
— Я люблю тебя, Саша.
— А я тебя, Снеговик.
Несмотря на темные маркизы и плотно закрытые шторы, края окон окаймляли полоски слабого света. Даже это пасмурное утро было прекрасно. Мне до ужаса хотелось выйти наружу, встать, поднять лицо к небу и начать разглядывать облачные фигуры и животных. Хотелось стать свободным.
Я сказал:
— Гуделл…
— М-мм?
— Твое прошлое.
— Да?
— Ты ведь не состояла в банде, правда?
— Задница.
Я облегченно вздохнул и закрыл глаза.
Тревога за Орсона и троих пропавших детей должна была лишить меня сна, но я уснул сном праведника или тупого неандертальца.
Когда четыре часа спустя я вернулся, Саши в постели не было. Я оделся и пошел ее искать.
К двери холодильника была магнитом прикреплена записка: «Ушла по делу. Скоро вернусь. Ради бога, не ешь на завтрак сырные энчиладас. Возьми хлопья с отрубями. Мо».
Пока сырные энчиладас разогревались в духовке, я прошел в столовую, которая теперь стала музыкальной студией Саши, так как ели мы на кухне. Обеденный стол, стулья и другую мебель мы перенесли в гараж, и в столовой разместились ее электронная клавиатура, синтезатор, подставка с саксофоном, кларнет, флейта, две гитары (одна электронная, другая акустическая), виолончель с табуретом, музыкальный центр и столик для записи нот.
Кроме того, мы переоборудовали кабинет на первом этаже в гимнастический зал. Вдоль стен расположились велотренажер, тренажер для гребли, гантели, а в центре лежал мат. Саша всерьез увлекалась гомеопатией, поэтому полки были уставлены тщательно рассортированными пузырьками с витаминами, минералами, травами, а также, насколько я знаю, толченым крылом летучей мыши, маслом из жабьего глаза и мармеладом из печени игуаны.
Ее впечатляющая библиотека занимала в прежнем доме всю столовую. Здесь же Сашины книги заполонили весь дом.
У нее было множество увлечений: кулинария, музыка, аэробика, книги и я. Вернее, я знал только о них. Я никогда не спрашивал, какое из увлечений является для нее главным. Не потому, что боялся оказаться на пятом месте из пяти. Я был бы счастлив оказаться пятым и даже вообще попасть в список.
Я обошел столовую, потрогал гитары и виолончель, взял саксофон и сыграл несколько тактов из старого хита Гари Ю. С. Бонда «Квартет на троих». Саша учила меня играть. Не могу сказать, что я добился выдающихся успехов, но получалось неплохо.