Скрипка дьявола
Шрифт:
— В Париже, — объяснил ему художник, — готовились к страшному бедствию с тысяча восемьсот двадцатого года: больницам выделялось больше средств, в страны, где свирепствовала эпидемия, посылались медицинские комиссии, чтобы изучить болезнь вблизи, на границах вводились строгие санитарные меры, чтобы попытаться преградить холере путь, но все напрасно. Так вот, хотите ли вы знать, что делал Паганини в этой атмосфере ужаса, когда улицы Парижа были завалены трупами в мешках, пропитанных лимонным соком, чтобы предотвратить заражение? Он любил заходить из любопытства в больницу «Паматон», ведя за руку своего сына Акилле, которому в то время было только десять
Каффарелли всегда испытывал содрогание, слушая рассказы Делакруа о Паганини, где тот представал как мрачный извращенец, жадно наблюдавший за хирургическими операциями — во время своего пребывания в Лондоне он неоднократно посещал с этой целью больницу Святого Варфоломея — или доверявший свое здоровье врачам-шарлатанам с ужасной репутацией, которые тайно прописывали ему самые невероятные снадобья для облегчения его многочисленных недугов.
После той злосчастной ночи служку Паоло больше никто не видел. Недели через две его тело с явными следами разложения — за этот срок бактерии в его организме произвели достаточное количество газов, чтобы труп держался на плаву, — было обнаружено в теплых водах залива Ангелов. Хотя вскрытие трупа по причине распада тканей оказалось делом непростым, доктор Гваринелли произвел его, но ему не удалось найти явных признаков насильственной смерти. Почти наверняка причиной смерти было не удушье, а остановка сердца. Ни лекарь, ни сам Каффарелли не могли даже отдаленно предположить, почему сердце пышущего здоровьем юноши внезапно перестало биться. Доподлинно известно лишь одно: Каффарелли больше никогда не слышал о великолепной скрипке, а Акилле Паганини, ее законный владелец, никогда не заявлял о ее пропаже. Возможно, он предпочел не сообщать о грабеже, чтобы не ссориться с епископом, в чьей помощи отчаянно нуждался, чтобы добиться разрешения похоронить отца по-христиански.
Каффарелли не хватило мужества взглянуть на тело служки Паоло, выловленное рыбаком в заливе, но доктор Гваринелли сообщил ему, что рыбы-ангелы полакомились его мясом.
— Мы никогда не сможем узнать, пал ли Паоло жертвой дьявола, — заключил добрый доктор, — но не кажется ли вам злой шуткой судьбы, что племянника епископа сожрали ангелы?
47
Пердомо был убежден, что запах послужит ключом к разгадке преступления: если он и не выведет их непосредственно на след убийцы, то хотя бы сузит круг подозреваемых. С чисто полицейской точки зрения в пользу одеколона «Гартман» говорило то, что, по словам Ороско, тот был редкой птицей в парфюмерном мире. «Иными словами, — рассуждал Пердомо, — если я обнаружу, что один из подозреваемых пользуется одеколоном „Гартман“, то он почти наверняка и будет убийцей Ане». Но против него говорило то, что разоблачительный одеколон был продуктом-унисекс. Сам Ороско сообщил ему об этом еще в Ницце, прибавив, что он сам разработал несколько подобных продуктов, которые с каждым разом все лучше принимались на рынке.
Подозрения у инспектора вызывала не только Кармен Гарральде, у которой не было алиби и которая, по словам Андреа Рескальо, была тайно влюблена в Ане; в преступлении можно было также обвинить и Льедо.
Но как на основании свидетельства экстрасенса-любителя получить в полиции законный ордер на обыск любой из этих квартир? Услышав его объяснение, судья откажет ему не только в этой просьбе, но во всех дальнейших.
В голове инспектора вертелся и другой вопрос: следует ли ему ограничиться проверкой только этих двух основных подозреваемых
В понедельник после встречи с Ороско Пердомо первым делом проверил, так ли трудно, как утверждал парфюмер, приобрести в Испании одеколон «Гартман», запах которого навсегда запечатлелся в его памяти с того момента, как он вдохнул его в мастерской Алхимика. Для этого он составил список десяти самых известных в Испании фирм, торгующих парфюмерией, и обзвонил их, спрашивая, есть ли у них в наличии такой товар. Ото всех он услышал один и тот же ответ: у них не только нет одеколона «Гартман», они никогда о нем не слышали.
Возбуждение, которое он испытал оттого, что наконец-то сделал важный, на его взгляд, шаг в расследовании преступления, помогло ему осуществить свое давнишнее намерение: позвонить Элене Кальдерон и пригласить ее к себе на ужин, напомнив ей про обещание взглянуть на сломанную скрипку Грегорио. Тромбонистка с радостью приняла приглашение и вызвалась позаботиться о вине. Ужин Пердомо затеял не ради того, чтобы впечатлить Элену своими кулинарными способностями, которые равнялись нулю, но чтобы посмотреть, как Грегорио отреагирует на присутствие в доме чужой женщины.
— Сегодня к нам придет поужинать Элена, — сообщил он как бы между прочим Грегорио, столкнувшись с ним в коридоре. — Ты помнишь ее?
Насмешливо посмотрев на него, мальчик ответил:
— Если дашь мне пятьдесят евро, я мгновенно испарюсь и не возникну до утра.
— Я не просил тебя уходить, Грегорио, наоборот, я хочу, чтобы мы поужинали втроем. Элена обещала взглянуть на твою скрипку. Если она сочтет, что чинить ее не стоит, мы купим новую, а Элена нам поможет, потому что она училась игре на скрипке в консерватории.
— Спасибо, папа, но в том, что касается скрипки, я больше доверяю своему преподавателю. И если ты не возражаешь, я хотел бы пойти ночевать к бабушке с дедушкой.
Считая разговор законченным, Грегорио направился к себе в комнату, но отец задержал его:
— Куда ты?
— Заниматься. У меня много уроков.
— Уроки подождут. Это гораздо важнее.
— Неужели? Скажи это завтра Пеньяльверу, он неожиданно устроил нам контрольную по литературе, куда входит все, начиная с архипресвитера из Иты и кончая Рафаэлем Санчесом Ферлосио. Ты читал его «Хараму»?
— Это великая книга, но не уходи от разговора. Пошли. — Кивком головы отец указал в направлении маленькой гостиной. — Ты мне нужен всего на пять минут.
Мальчик подчинился, но выражение досады на его лице было столь красноречивым, что отец посчитал себя вправе его одернуть:
— Не корчи из себя агнца, которого ведут на заклание, если хочешь говорить с отцом.
— Папа, не смеши меня, это ты хочешь со мной говорить.
— Но ты мне не отвечаешь. А я только что спросил тебя, помнишь ли ты Элену.
— Да-а-а! — ответил Грегорио, растягивая слово, чтобы показать, как неприятен ему этот разговор.
— И что ты о ней думаешь?
Мальчик продолжал хранить молчание, стараясь не встречаться взглядом с отцом. Его правая нога, выдавая внутреннее напряжение, подергивалась, словно у отряхивающейся от воды собаки.
— Не хочешь отвечать? — не унимался Пердомо, не замечая, что его настойчивость раздражает сына.
— Папа, что я, по-твоему, должен тебе сказать? Если ты хочешь ее трахнуть, пожалуйста, только оставь меня в покое, ясно?