Скромное обаяние художника Яичкина
Шрифт:
– То есть, ждать осталось две минуты, - для проформы поинтересовалась я.
– Да, - коротко кивнула бабуля, растирая свой бычок в фикусе.
Я вздохнула, села на ступеньку, тяжело привалила рядом наши шубы и пригорюнилась.
– Вечно нас куда-то несет, в такую погоду дома надо сидеть, - бормотала я, - бедный мой Пашечка, бедный Евгений Карлович, Димке тоже не за что досталось, бед…
Список пострадавших от этой истории у меня был длинный, но кто еще у нас бедный, мне озвучить не удалось, потому что в тот миг на мою физиономию хлопнулась цепкая рука бабули - с размаху она
– Заткнись и смотри вниз!
Забулькав что-то невразумительное, я уставилась туда, куда указывал бабулин палец. А указывал он на дверь конторы Семена Александровича. Дверь эта была приоткрыта, и в нее преспокойно входил странный тип весьма непримечательной наружности. Такой серый и незаметный, что поставь его рядом со стеной - сольется.
– Ты сдурела?
– яростно прошипела я, высвободившись из бабулиного захвата, - совсем с ума сошла?
– приложила она меня мощно, все-таки рука у бабули тяжелая, это не только мое мнение.
– Молчи, детка, - проговорила бабуля, - Катенька, не бледней так, все образуется.
Белая, как полотно, Катерина стояла, вжавшись в стену.
– Да что с вами обеими?
– зашептала я.
– Ненавижу, когда Марья Степановна делает такое лицо, - выдохнула Катерина, хватаясь за сердце, - все очень плохо?
– Посмотрим, - бормотала бабуля, отступая мелкими шажками за выступ стены, и увлекая нас за собой.
– Стоим и не шевелимся.
– Не нравится мне все это… - начала я, и вдруг, один за одним, раздались отвратительные чмокающие звуки - всего три. Катерина застыла, прижав руку к сердцу, вытаращив глаза и кусая губы. Бабуля вытянулась, как струна. Я зажмурилась, силясь удержать на весу нашу зимнюю одежду. Спустя пару секунд на пороге появился тот самый непримечательный тип - джинсы, серая куртка, короткая стрижка, не высокий, не низкий, не урод, не раскрасавец, не старый, не молодой - вообще никакой. Вышел, застегнул куртку и пошел себе, насвистывая, вниз по лестнице к выходу из подъезда.
– Такого просто не может быть, - прорычала бабуля, как только за типом захлопнулась входная дверь, и большими прыжками понеслась к конторе Семена Александровича.
– Я туда не пойду, - дрожащим голосом проговорила я, умоляюще уставившись на Катерину, - каждый раз, когда мы заходим в такие места, там оказывается что-нибудь ужасное.
– У меня сейчас сердце разорвется, - простонала Катерина, - вот так - р-р-раз, и разорвется…
Тем временем бабуля бодро скрылась в конторе Безбородько.
– Или я сейчас просто сдохну, - бесцветным голосом сказала Катерина.
– Заткнись, - прошипела я.
– Дура, - дрожащим голосом проговорила Катерина.
– Тоже мне, умная, - подвывала я. Судя по всему, от переживаний у нас началось неконтролируемое сквернословие, потому что еще секунд двадцать мы в усиленном режиме крыли друг друга на чем свет стоит.
Тут дверь конторы Семена Александровича распахнулась. Мы замерли за своим выступом. На пороге появилась бабуля. Судя по ее лицу, ничего хорошего, радостного или красивого она не увидела. Скорее напротив.
– Девочки, - проговорила бабуля, - не поверите, этот мерзкий тип взял, и убил нашего Семена Александровича.
–
– выдавила я из себя.
– Совсем, - отрезала бабуля, - я не понимаю, на фиг он это сделал. Но он сейчас уйдет, я видела его в окно. И, знаете, девочки, думаю… - это она нам уже кинула через плечо, резво скача по лестнице вниз, - его надо догнать!
Бабуля соскочила с последней ступеньки, рванула на себя дверь. Некоторое время мы с Катериной смотрели друг на друга, а потом коротко пробежались до входной двери, вывалились в пронизывающую февральскую метель и побежали за бабулей.
Ну, прямо скажем, бегать по московским зимним тротуарам - не самое привлекательное занятие. Если при этом вы не одеты должным образом, мероприятие становится еще более сомнительным. Но если ко всему прочему, у вас в руках еще и ворох зимней одежды, а бегаете вы за убийцей, только что хладнокровно расправившимся с довольно симпатичным, хоть и не в меру бородатым человеком, история начинает приобретать какие-то гротескные формы. Но мы старательно бежали. Поскальзывались, спотыкались, налетали на прохожих, но честно старались не потерять из вида бабулю. Какое там! Развивая спринтерскую скорость, бабуля выскочила на Спиридоновку и понеслась, юрко лавируя в толпе. Мы почти потеряли ее. Но бежали. Изо всех сил.
– Т-ты… видишь… его?
– прохрипела задыхающаяся Катерина, чудом уворачиваясь от тихого старичка с авоськой.
– Кажется… нет, - отвечала я ей, жонглируя нашей зимней одеждой, на секунду падая в крепкие объятия благообразной тети в зеленом пальто, - но… это ничего… бабулю я тоже… не вижу…
Катерина зацепила краем глаза меня, оценила нечеловеческие мучения, которые я испытываю, и рывком выдернула из моей кучи свою шубу.
– Спасибо… дорогая, - выдохнула я, - я чуть не грохнулась…
Катерина хотела ответить что-нибудь, но решила не тратить на меня свои драгоценные силы.
Скажем прямо, рассказывать о той пробежке было куда проще, чем в ней участвовать. По правде, мы с Катериной никогда не пытались позиционировать себя, как бегунов, достойных хоть какого-нибудь упоминания где бы то ни было. Поэтому, не сомневаюсь, «бегущие мы» являли собой зрелище, по своей силе превосходящее «Фауста» Гете на несколько порядков. Это была картина истинного мужества и самоотверженности, вступивших в неравный бой с телесной распущенностью и маргинальными замашками. Если бы при этом мы несли в руках какой-нибудь плакат, наша пробежка вошла бы в историю, как самая странная общественная акция в мире.
Приложение № 15. Варианты надписей для нашего плаката
1. «Если ли жизнь на Марсе?»
2. «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!»
3. «Артель шьет из шерсти заказчика»
4. «Покупайте наших слонов»
5. «Рок-н-ролл жив!»