Скромное обаяние художника Яичкина
Шрифт:
Но какой компьютер надо иметь вместо головы, чтобы вспомнить, что три года назад, в декабре, ты получил информацию о художнике Яичкине и его «Автопортрете», в момент зашифровать все это в единое послание и умудриться выдать его жестами, да так, что мы поняли! Сколько информации наш бодрый искусствовед держит в голове, чтобы в момент вспомнить телефон Семена Александровича, и дать его нам!
– Твой муж - гений!
– торжественно объявила я бабуле.
– Ха, - отмахнулась от меня бабуля, - оставь свою оперетту. Мы почти сутки просидели на заднице! Я невероятно хочу чем-нибудь заняться.
Но заниматься пришлось снова телефонными звонками.
– Семен, дорогой, я вас слушаю, - светски напевала бабуля, но тот лишь пыхтел и молчал.
– Семен, вы пугаете меня, - насколько я знала бабулю, после этих слов она обычно переходила к угрозам. Но, к счастью для господина Безбородько, угроз он дожидаться не стал.
– Это очень щекотливое дело, - осторожно начал Семен Александрович.
– Вы точно уверены, что вам нужен «Автопортрет»?
– Безусловно, - пророкотала бабуля.
– Евгений Карлович отказался участвовать в этом деле.
– Дорогой, - озверела бабуля, - в данный момент вы имеете дело не с ним, а со мной. Искренне советую вам перейти от вводной части к основной. Мы всецело зависим от вас, - добавила она помягче.
– Нам надо встретиться, - выговорил Семен после новой паузы, - разговор будет долгим, и, поверьте, он совсем не телефонный.
Продолжить наш нетелефонный разговор дорогой Безбородько предложил у него в конторе. Через час мы были на Большой Бронной в крохотном кабинетике на первом этаже небольшого жилого особняка. Семен Александрович встретил нас лично, и сообщил, что час назад отпустил помощника.
Первое впечатление от таинственного хранителя информации об «Автопортрете» было ошеломляющим. Понять причины, по которым человек по имени Семен Александрович Безбородько обзавелся такой буйной волосатостью на своем лице было непросто. Судя по всему, этот тип тяготился своей фамилией, а потому отрастил такой впечатляющий веник, что дурно становилось. При том его борода жила совершенно отдельно от своего хозяина. Она находилась в постоянном движении, шевелилась, переливалась, ее хозяин запускал в нее руки, поглаживал, теребил, а пару раз даже яростно дернул. Больше во внешности Семена Александровича ничего примечательного не было, хотя, должна сказать, что и его огромной бородищи вполне достаточно. Одевался он довольно скромно, золотыми перстнями не увлекался, не курил трубку, склонностью к пышным галстукам не отличался (впрочем, кто его знает, под такую бороду он мог бы намотать этих самых галстуков штук двадцать).
Так что сказать что-нибудь путное о личности Семена Александровича было сложно. Поверьте, я не стремлюсь показаться большим знатоком человеческих душ (а, тем более, бород), но обычная борода может рассказать о своем владельце многое. Эспаньолку заводит романтический тип, желающий выглядеть мужественно и лихо, шкиперскую бородку отращивает противник официоза и ценитель тихих семейных ценностей, буйную бороду лопатой предпочитает человек, уставший от условностей и стремящийся к самопознанию. Вся эта информация, прочитанная мною в «Современной женщине» пару месяцев назад (статью, кажется, писала Машка, надо поинтересоваться, на чем она основывалась), ничего не открывала о загадочной и темной личности мужчины, решившегося завести на своем лице такое.
Кабинет загадочного мужчины с бородой был темным и дорогим. Эта дороговизна буквально кричала о себе. Не вульгарный новодел, а старая, проверенная дороговизна, не теряющая своей ценности десятилетиями. Картины, массивные шкафы, антикварный письменный стол и сотни кожаных корешков книг. Все это утопало в благородном полумраке, окна, лишенные банальных жалюзи, оплыли аристократической золотистой драпировкой. Под потолком, пристроившись между массивными элементами внушительной лепнины, позвякивала совсем неуместная в таком маленьком помещении хрустальная люстра.
Семен Александрович вместе со своей невероятной бородой восседал за своим столом, бабуля вольготно раскинулась в кресле напротив него. Мы с Катериной пристроились на странном мебельном монстре с тяжелыми, коваными ногами, погребенные под нашей зимней одеждой: мой пуховик, Катеринина шуба, бабулино манто из стриженой норки, а также бесчисленные шарфы, варежки и шапки. Пока мы барахтались под всей этой кучей, стараясь удержать нашу одежду и не свалиться самим, бабуля с Безбородько вели светскую беседу. Вяло прошлись по погоде (в городе опять приключилась метель, когда же это наконец кончится, комья снега шмякали в окно, а ветер завывал как в фильмах ужасов), галопом пронеслись по политической обстановке, помянули цены на рубины (взрослые же люди, ну сколько можно) и бабуля вежливо замолчала. Тогда-то Семен Александрович и принялся исполнять свой трюк с сигаретой.
– Это очень, очень опасное дело.
– Мой дорогой, - осторожно начала бабуля, - мы в этом опасном деле уже по жопу, так что давайте ближе к теме. Хотя, - она театрально вскинула глаза к потолку, - хотя… нам надо подумать. Нам ведь надо подумать, девочки?
– обернулась она к нам.
– И-и-и-и, - сказала я, придерживая упавший в шестой раз шарф. Яростно, вполголоса, я ругала его «пиндосом» и «дьявольским отродьем». И падал-то он по-гадскому - легко касался кончиком пола и начинал предательски змеиться под кушетку, а наклонишься поднимать - сразу упадет что-нибудь другое.
– Да, - сказала Катерина, пхнув меня в бок. Я тут же уронила варежку.
– Где у вас можно посовещаться?
– поинтересовалась бабуля.
– Только там, - мотнул своим веником в сторону выхода Семен Александрович, - если все действительно так серьезно.
– Вы очень убедительны в желании отговорить нас иметь с вами дело, - сурово отрезала бабуля, встала с кресла и направилась к выходу. Мы побрели за ней.
За дверью кабинета дорогого Безбородько было зябко, повсюду гуляли сквозняки. Высокие своды, длинные лестницы, витые перила и огромные окна.
– На фиг мы сюда притащились?
– прошипела я, силясь удержать все наши шубы, когда мы поднялись на пролет выше.
– Детка, - наставительно сказала бабуля, закуривая, и стряхивая пепел в очень удачно подвернувшийся фикус, - у нас хитрая стратегия. Парню невероятно хочется все нам выложить, он почти три года уговаривает себя не лезть в это дело, - ее слова гулко метались между высокими сводами подъезда.
– Но его очень просто спугнуть. Наседать на него, мне кажется, бесполезно, потому что он сам безумно хочет во все это влезть. Через пару минут клиент будет совершенно готов, и мы возьмем его тепленьким.