Скрытая биография
Шрифт:
– Что ж ты, Бугор, бросил нас?
– Вы же знаете, ребята, мы здесь бесправны, куда конвой прикажет, туда и идти надо!
Дел прибавилось. На стройке комбината выросло много новых цехов, закончили возводить трубу, была создана еще одна бригада электриков.
Однажды ночью меня разбудил конвоир и приказал собираться. Валентин Московский, мой заместитель, тоже проснулся. Мы тепло простились. Меня вывели за зону лагеря и привели в БУР – барак усиленного режима. Его обитатели, видимо, проснулись от грохота засовов. На полу вдоль стены плотно
– Ого! Человека привели! Раздвиньтесь, урки! Дайте место Бугру!
На другое утро небольшую колонну заключенных под усиленным конвоем, с собаками, привели на грузовую железнодорожную станцию и поместили в товарном вагоне. В эшелоне размещались зеки и из других лагерей, располагавшихся около Мончегорска и Оленегорска. Через много суток эшелон прибыл в Красноярск, где недалеко от знаменитых скалистых Столбов располагалась большая зона пересыльной тюрьмы – «пересылки».
Сюда прибывали и прибывали колонны заключенных из разных мест ГУЛАГа. В основном это были матерые уголовники. Они быстро находили друг друга и через барачные ограждения перекликались, делились новостями: кто, где и сколько «чалится», кто «ссучился», «завязал» или вовсе «скурвился», перешел на работу в охрану.
В бараках на общих двухэтажных нарах зеков было набито битком. И здесь верховодили самые авторитетные воры в законе. На верхних нарах по группам шла оживленная карточная игра в «стиры». Я разместился внизу. Было душно. Я незаметно вздремнул, проснулся от того, что с меня молодой пацан стаскивал сапог. Такие были в услужении у старых воров.
Я сразу догадался, что мои сапоги проиграны. Мальчишка выполнял приказ старшего. Сапоги отдавать я не собирался.
– Ты что делаешь, пацан? – как бы в недоумении спросил я.
– Снимай сапоги, мужик! Снимай! Снимай по-хорошему! Я приподнялся, натянул поплотнее полуснятый сапог:
– Брось, пацан! Дохлое дело! Ступай отсюда, пока не попало!
Пацан уходить не собирался и снова ухватился за подъем и каблук, пытаясь стащить сапог с ноги. Завязалась борьба. Пацан угрожал, что-то кричал, перемежая речь матерщиной. К нему на помощь соскочил с верхних нар старик, но в это время из компании картежников прозвучало предостережение:
– Стоп, стоп! Кореши, этого мужика не трожь! – Началась перебранка.
В моем защитнике я узнал пахана из нашей бригады.
– Будь спок, Бугор! Трогать тебя не дадим! Лежи отдыхай!
– Пошли! – приказывая взмахом руки отойти от моего места, пахан стал первым забираться на нары. – Мужика этого не трожьте!
Все понимали, что находиться на «пересылке» будем недолго. Баня работала круглосуточно. После бани нас построили перед воротами в колонну по четыре, потом приказали сесть. Так мы сидели довольно долго. Вдруг послышались крики, хлопнула распахнутая дверь, и один за другим из бани стали выскакивать голые зеки. Послышались крики «Помоги-и-и-те! Спаси-и-и-те!».
Конвоиры пытались навести порядок. Но даже автоматные очереди поверх голов
Наконец воцарилась тишина, даже собаки приумолкли. Кое-где лежали голые тела, из которых струилась кровь, образуя черные лужицы. Кое-кто из лежащих шевелился и стонал. Заскрежетали открываемые ворота, и раздалась команда:
– Первая шеренга, встать! За воротами шагом-марш!
Я сидел в пятой шеренге. За воротами стояли цепью автоматчики с собаками. В грузовик, как и ранее, нас упаковали как сельдей в бочку. Утрамбовывали в кузове прикладами и тумаками. Опять прежний «молебен»: «…конвой открывает огонь без предупреждения!»
Колонна машин прибыла на пирс левого берега Енисея, где стояла огромная баржа. Через узкие люки нас погрузили в отсеки глубокого трюма.
Я разместился на сплошных нарах недалеко от люка, откуда пробивался дневной свет. В этот отсек набили не менее пятисот зеков. Под люком, у трапа, стояли три параши.
Вниз по течению Енисея таких барж шло много. Уже наступило лето – ив трюме стояла жара и духота. Большинство из нас разделись до пояса и сняли обувь. Отходить от одежды я опасался: чуть зазеваешься – сопрут. Мне повезло: поблизости разместились урки прежней моей бригады. Они опекали меня. От них я узнал, что драка в бане произошла потому, что там встретились воры в законе с «ссученными» ворами, то есть с теми, кто завязал, а значит, предал воровскую касту. По воровскому закону с ними и пытались расправиться. Пострадали же и те и другие, многие погибли под пулеметным огнем.
– Тащат нас на каторгу в Норильск! – твердо уверяли паханы.
– Знали бы ранее, куда нас определят, рванули б из зоны еще в Европе!
– В Норильске, если и выживет кто, все равно на материк не пустят! Живут там с подпиской и без паспортов.
Настроение портилось от такой перспективы. К тому же большинство страдало от поносов. У параш возникали очереди. Баланда и затхлая забортная вода сделали свое дело. Ведь по Енисею шло огромное число разных судов и барж, все они сбрасывали нечистоты в воды реки. Одних только параш из десятков барж, опрокидываемых за борт с испражнениями сотен тысяч зеков, было достаточно, чтобы заразить воду.
Наконец, суток через двадцать, стало прохладно. Скрежет по борту и остановка движения позволили думать, что баржа причалила. Раздалась громкая команда:
– Вылеза-а-ай!
Все зашевелилось в трюме, словно потревоженный муравейник. Зеки на ходу натягивали на себя барахло, каждый стремился быстрее подойти к люку. Когда я начал одеваться, обнаружил исчезновение гимнастерки. Хорошо, что остальное было цело. Искать пропажу в этой сутолоке сборов бесполезно.
– Быстрей! Быстрей! Чего ползешь? – покрикивали конвоиры.