Сквозь миллион лет человечества. 2 том
Шрифт:
Примерно представляя, о чём вчера шла речь, я могу с уверенностью сказать, что меня не удовлетворили ни мои слова, ни мои действия, связанные с донесением какой-либо информации ей.
Если не думать членом или эмоциями, то получается следующая картина:
Люблю ли я её? Ответ — да.
Взаимные ли это чувства? Ответ — подтверждённое да.
Кто она для меня? Ответ — очень важный человек.
Имеет ли она недостатки? Ответ — да, но я могу смело закрыть на это глаза, если конечно это не упоминается и не действует мне на нервы
Хочу ли я с ней физической близости в общем? Ответ — я не знаю, так как меня несильно такое привлекает, хоть и сказать, что нет я так же не могу.
Хочу ли я с ней физической близости в данный момент? Ответ — ну… было бы неплохо, всё же приятно иногда покувыркаться вдвоём в кровати, однако я ни за что не стану ориентироваться лишь на свои хотелки, когда речь идёт о взаимоотношениях с моими людьми, поэтому если она не захочет, то я не буду настаивать.
Закинув в воду необходимое количество макарон и размешав, я также добавил и соли, и красного перца.
Перевесив все за и против, всё же будет отличной идеей спросить её об этом напрямую, как только мы вместе поедим. Я не боюсь отказа, но и предпринимать какие-либо действия для повторной попытки в предложении заняться сексом я не стану. Её принципы — её принципы. Мои принципы — мои принципы. Я — не она. Она — не я.
Поэтому я не имею какого-либо права осуждать вслух или давать намёки на то, что мне не нравится хоть что-то в уважаемых мною людях. Таких немного — отец (хоть он тот ещё подонок), мама, дядя, тётя, Эрл, мистер Тэйблвуэр, брат Форанц, брат Никрон, Берта, Бевис, Патрик, мистер Дубов и, конечно же, наша неповторимая и неотразимая Уонка!
Когда макароны почти приготовились, и когда выключился напор в ванной, я добавил несколько специй, непонятных по языку, но понятных в плане содержимого по изображениям, перемешивая их деревянной ложкой, по давнему совету вышеупомянутой особы.
Простояв некоторое время в тишине, а именно две минуты и двадцать две секунды, я достал металлический дуршлаг и вылил через него всё содержимое кастрюли над раковиной.
Наш мистер Дуршлаг молодец, оставил около десяти процентов специй, осевших на непострадавших макаронах, оставленных в полном составе и сохранности.
«Мистер Дуршлаг, отлично сработали», — поблагодарил я ужасно горячего работягу, прошедшего огонь и пламя, накладывая еду по двум тарелкам.
В этот момент вышла из ванной, откуда на потолок с увядающим темпом полетел пар, черноволосая в полном банном облачении — в белом привычном халате и мягких тапочках в виде тех самых голубых кроликов с ублюдскими ухмылками, которые каждый раз, когда я раньше заходил в ванные наших бывших дислокаций, заставляли меня испытывать как минимум лёгкое раздражение, а как максимум желание тут же их взять и выкинуть к херам собачьим в мусорный бак.
— Вкусно пахнет, — она прошлась до кровати, и дойдя открыла маленький кейс, выполненный на манер
— Не поспорю… — выдохнул я, наливая себе чёрный чай. — Чай будешь?
— Не отказалась бы.
— Какой?
— Зелёный.
— Хорошо, — открыл я верхнюю полку, в которую только вчера положил вышеупомянутый сорт. — Он правда выполнен в пакетиках… Ты же безпринципиальна касательно их, верно?
— Верно.
— Что ж… ладно, — положил я пакетик в большой стакан, одновременно наливая кипяток.
Если после всего необходимого и важного, в лице войны с Империей и последующей её капитуляции, я так и останусь жив вместе с ней, то я действительно буду рад совместной жизни. По крайней мере я… мне хотелось бы как минимум насладиться хоть одним годом спокойной жизни.
Подошла Уонка, сразу севшая за стол. Взяла вилку и зачерпнула первую порцию. Я ел вместе с ней, не имея какого-либо интереса к еде, а скорее к тому, как именно она ест. Неспешно, тихонечко, так, по маленькой порции.
Прошло минут шесть, когда я уже понял, что моя тарелка полна, а её пуста.
— А ты умеешь готовить, — с утверждением заявила она, поставив кружку с чаем на место слегка причмокнув.
— Ну… подгоревший когда-то там в ночь мясной стейк так уже никогда не подумает.
Секунда тишины.
Я смотрю в её глаза, когда до этого жестикулировал во время моей давно увядшей речи, использовавшейся во времена гулянок с Бертой. Именно когда я говорил заранее отрепетированные либо перед зеркалом, либо перед профессором Лагвеем или Эрлом каламбуры и шутки, на которые она всегда искренне смеялась, не в силах остановиться.
Однако сейчас это было без репетиции, сказано скорее на волне, проходящей вокруг нас, словно мы единственные в этом мире.
Она также смотрит мне в глаза с серьёзным выражением лица, застывшим, словно камень. И первой же и срывается, одной рукой взявшись за живот, а другой удерживая край стола.
— ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! — ржала она как заведённый ржавый и нестабильный двигатель, желающий взорваться в любой удобный ему момент.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — смеялся я, напрочь забыв обо всём, кроме пребывающей ситуации.
И это было действительно весело. Так… необычно. Скорее всего это объясняется тем, что в моей жизни было всего несколько моментов, когда и мне, и собеседнику было смешно. Обычно смеялся только второй, когда я удосуживался в редких случаях лишь слегка издать наигранный смешок, ибо я не ощущал того, чего ощущал человек, с котором разговаривал.
Сейчас же и я, и она думали одинаково, именно поэтому засмеялись, с, казалось бы, не с смешного.
Да я бы услышав подобное от другого человека подумал, что он чокнутый или тупой. Однако с другой стороны — чего ж здесь стыдиться? Я рад, она рада, так почему бы и не посмеяться, пока это возможно.