Сквозь окно моего подъезда

Мельцер Алекс

– Так им, суки, – довольно растянув улыбку на все лицо, выпалил я. – Делаю, что хочу.

Раздался щелчок открываемой квартиры – судя по звукам, этаже на пятом. Я быстро ломанулся вниз, перепрыгивая через ступеньку и шурша объемным, старым отцовским пуховиком.

– Опять навоняли, ироды! – услышал я восклицание, но даже и не думал останавливаться, толкая со всей дури тяжеленную подъездную дверь и выскакивая на октябрьский воздух.

Я жил в Северном Чертаново. Так себе райончик, пусть и был построен в СССР как образцово-показательный. Старые дома в третьем десятилетии двадцать первого века казались совсем угрюмыми, дряхлые оконные рамы скрипели, когда разевали

пасти навстречу свежему воздуху. Наш девятиэтажный дом ничем не отличался от сотни других: он был таким же громоздким, нависавшим над головой и почти заслонявшим небо, если смотреть вверх. Монументальная старина, которая уже обрыдла всем. Но куда бежать?

Подъезд за мной захлопнулся, а на улице уже и правда смеркалось. Небо затягивалось темным, вечерело, и вдалеке на горизонте растягивался закат. В сравнении с утром значительно похолодало, и я поежился. Под объемной курткой побежали мурашки, и даже толстовка не спасала. Капюшон от толстовки не спасал уши от пробивного, забирающегося под кожу ветра. Я пару раз клацнул зубами, а потом усилием воли заставил себя перестать дрожать. Но мурашки на коже не унимались и добрались уже до тощих коленок, спрятанных за тканью черных джинсов.

Я побрел прочь от дома по узкой тропинке, ведущей прямо к детской площадке. Ее не красили, казалось, тыщу лет: голубая и зеленая краски облупились, дерево качель прогнило, а металл скрипел, когда дети раскачивались сильнее отметки «еле-еле». Сейчас она пустовала – в восемь вечера приличные дети чистили зубы и готовились ко сну. Я прошлепал кроссовками по влажному песку, чувствуя, как сквозь ткань внутрь попадают мелкие песчинки, и плюхнулся на качель. Она жалобно скрипнула подо мной, и задницей я ощутил влажность дерева. Недавно, видать, закончился дождь.

– Царитов! – услышал я.

Голос Валюхи я б узнал из тысячи других подростковых блеяний. Уже сломавшийся, возмужавший и зычный: все Чертаново знало, что Валька Глухарев вышел гулять. Я отбил ему пять, когда он подошел, а тот, в свою очередь, приобнял меня за плечо, хлопнув по спине.

– Ну че за телячьи нежности, – я отпихнул его, но все равно рассмеялся.

Он плюхнулся на соседнюю качель и оттолкнулся ногами от песка.

– Отвали, – Валька вытащил из кармана пачку Петра и достал одну.

– Спалят, – я воровато огляделся, – рискуешь, Валюха, дома запрут. Как тебя потом вызволять? По пожарке, что ли? Я так в прошлый раз куртку подрал, когда Генку доставали.

– Не ссы.

Дым от Валькиной сигареты тут же попал мне в нос, и я чихнул, поморщившись. Свое оно не пахнет, а вот сигареты товарища воняли так, что и у края детской площадки наверняка запашок чувствовался. Валюха курил демонстративно, откровенно, словно желая всему миру рассказать, что он отцовские дешманские сигареты с подоконника спер и внезапно повзрослел. Я наблюдал за ним искоса, а потом не удержался и тоже достал свои LM из кармана.

– Тоже решил рискнуть?

– А хули нет? – хмыкнул я и подкурил.

Окончательно стемнело, и теперь в ночном мраке мелькали только огоньки от сигарет. Я с трудом мог разглядеть Валькино лицо и его светлые, густые волосы. За глаза старшие его Есениным прозвали – за шальную натуру, золотистые вихры и способность красиво болтать с девчонками на подростковых свиданках. Для меня он все равно оставался нелепым Валюхой, которого я знал с самого детства, – мы выросли в одном дворе, а теперь учились в одном классе. Только Глухарев был на год старше: остался на второй год за неуспеваемость по геометрии.

Я оттолкнулся от земли посильнее, и моя качель ускорилась. Валюха тоже решил не отставать,

набирал все большую и большую высоту. Жаль, на этой штуковине нельзя было сделать «солнышко»: поперечная палка сверху мешала раскачаться до такой силы. А вот в соседнем дворе мы делали. Правда, пару лет назад, и тогда Генка сломал ключицу. Больше «солнышко» из нас никто не делал.

То ли от никотина, то ли от качелей слегка мутило. Я притормозил, сделав последнюю затяжку, и выкинул сигарету, несмотря на то, что осталась почти половина сигареты. Расстроившись, что лишний раз по глупости перевел дефицитную вещь, я с досады пнул песок, который тут же взмыл небольшим облачком и сразу осыпался обратно.

– Энергетик хочу, – ни с того ни с сего выдал я, покосившись на Валюху. Он понимающе покивал.

– Бабла нет, – оповестил он. – Вообще по нулям. А у тебя?

– Бабуленция давала на карманные, но я вчера в столовке пиццу купил. Неразумная трата, – меня разобрал смех, но я быстро его подавил. – Сопрем?

– Поймают, – засомневался Валюха. – Это еще хуже, чем если тебя курящим застукают.

Я пожал плечами и поднялся с качели, всем своим видом показывая, что если Валька не пойдет со мной, то я пойду в магазин один. Тот еще меньжевался пару минут, а потом вскочил с качели следом за мной. Мы молча пошли по тропинки до ближайшего продуктового. Здесь чем хорошо: инфраструктура развита, со времен-то СССР много воды утекло, вот райончик и разросся. Мелкие магазины с выставочным рядом продуктов были натыканы едва ли не в каждом доме. Мы зашли в один из. Пожилая продавщица – сухая женщина лет шестидесяти – сидела за прилавком. Плюс этого магазина я нашел в том, что он был объемным. Ряды стеллажей с продуктами, холодильнички для молока и морозилки для давно замороженного мяска, наверняка пропахшего тухлым, если его разморозить.

– Там, – я незаметно ткнул рукой в один из рядов. – Тебе какой?

– Без разницы, – одними губами шепнул побледневший Валька. – Я тут подожду.

– Ссыкло, – я хмыкнул и двинулся между рядов. Объемная куртка шелестела громче моих шагов, но в ней был плюс: можно было незаметно спрятать пару банок и вынести. Металлоискателей на входе все равно не было.

Я нашел ряд с энергетиками. Черные банки с цветастыми буквами стояли дружно в ряд, и я мало отличал один от другого. Взял Burn – видел недавно рекламу по телевизору – да побольше, пол-литра объемом. Они утонули в недрах куртки, а одна даже поместилась в просторный карман толстовки. Стараясь не греметь и сохранять невозмутимое выражение лица, я вышел из ряда стеллажей. Продавщица смерила меня недоверчивым взглядом и начала медленно подниматься из-за прилавка. Охранник и не думал напрягаться: он решал кроссворд, сидя на стульчике у самых дверей магазина. А поначалу я его даже не заметил – видать, отлучался по особо важным делам.

– Молодые люди… – начала было женщина, шевеля губами, обведенными густо ярко-розовой помадой. – Подождите-ка…

– Валим, – я ткнул Валюху в плечо и первым ринулся к выходу из магазина. Валюха, крякнув, побежал за мной.

– Стоять! – верещала продавщица. Охранник откинул кроссворд, но пока он поднял свою грузную тушу с пластикового стула, мы с Валькой успели выскочить из пластиковых хлипких дверей.

Мы бежали, пока в легких не зажгло от боли. Энергетик трясся у меня в куртке, я прижимал его к груди, как добытое непосильным трудом сокровище. Погони за нами, конечно, не было. Затормозив через пару кварталов, я судорожно хватал ртом воздух и пытался отдышаться. Валька стоял рядом, согнувшись в три погибели и уперев руки в колени. Он даже закашлялся от такого марафона.