Сквозь окно моего подъезда
Шрифт:
Первой на дешевый вискас накинулась кошка, оттеснив котят. Тем я вывалил мягкое, вонючее желе на небольшую грязную крышечку, и они обступили ее впятером, громко попискивая. Пока кошка уплетала свою порцию, малыши учились есть самостоятельно. Я знал, что кошек кормить нельзя такой отравой, но иначе они б вообще с голоду померли. Взрослая кошка потерлась об мои ноги, оставляя бело-серую шерсть на брюках. Я неловко ее погладил по спине, и она замурчала.
Котята доели свою порцию. Что с ними было делать? Забрать к себе даже одного было нельзя, а уж пятерых – и подавно. Я сфотографировал их еще в прошлый
– Завтра приду, – пообещал я и снова погладил кошку по спинке. Она завалилась в коробку к котятам, и те сразу облепили теплое материнское тельце.
В подвале было сыро, воняло канализацией. Мне казалось, что и от меня попахивало, когда я снова выбрался на свежий воздух. Телефон молчал. Я проверил, у него еще не села батарейка. Но звонка от бабуленции до сих пор не было, значит, из школы ей еще не звонили. И пока можно было дышать свободно, без ее нравоучений, я потопал вверх по чертановскому проулку. До окончания Леркиной тренировки времени было еще завались.
Я обошел практически весь район. Свежий воздух, я надеялся, выветрил запах канализации и подвала из моей куртки. Район и при дневном свете мало отличался приветливостью. С приходом октября деревья окончательно скинули пожелтевшие листья, погода становилась все мрачнее и мрачнее. Серые дома оттеняли свинцовое небо. Все вокруг было мрачным, и оттого в этой мрачности будто отражалась и моя жизнь.
Машины развозили по дороге грязь после прошедшего ночью дождя. Грязь смешивалась с лужами, превращаясь в кашу, куда я без устали наступал. В кроссовках давно хлюпало. Обувь просила каши уже месяца три, но на новую денег не было, поэтому носки были вечно грязные и мокрые. Такие, что в гостях разуваться было стыдно. Но в гости меня никто не звал: изредка Валюха, но теперь я в его семье персона нон-грата. Точно больше не пригласят.
Я пнул сметенные дворником листья, и тот заматерился мне вслед. Таких отборных ругательств даже я не знал.
«Вот шпана малолетняя!» – орал он мне вслед, но я не обращал внимания. Листья разлетелись в разные стороны, некоторые даже причудливо покружились, перед тем как упасть. «Красота», – решил я, а потом свернул в очередной проулок, боясь упасть замертво от убийственного взгляда дворника.
Леркин спортзал, где она занималась, находился на окраине района, ближе к Битцевскому парку. Он был дешевый, но там работал хороший, по ее словам, тренер. Валерон ездила на городские соревнования, в этом году собиралась отбираться на уровень страны. Один раз я видел, как она билась на ринге: и это было поистине красиво. Мне даже показалось, что именно такие, как она, должны быть на обложке спортивных журналов – настоящие, искренние, с растрепанными кудрявыми волосами и капой во рту.
За ее движениями на ринге я не успевал следить. А Валюха как-то сказал, что сестрицу откровенно побаивался. Живя с ней под одной крышей, я б, наверное, тоже забоялся – и ее красоты, и силы удара.
Вывеска у спортзала была старая, из баннерной ткани. Часть букв уже стерлась, и отчетливо видимой оставалась только
«Давай быстро, окалел уже бля», – написал я Лерке дрожащими пальцами. Часы показывали пятнадцать минут четвертого.
Неподалеку от входа в спортзал остановилась старенькая черная «Камри», показавшаяся мне смутно знакомой. Приглядевшись, я узнал в ней вчерашнюю тачку, которая подвозила Леру до набережной. Водитель не выходил, но сквозь лобовое стекло я мог его разглядеть. На вид ему было лет двадцать пять, волосы обриты под машинку, а глазенки – злющие. Он неотрывно смотрел на меня, а я отвернулся. Тем более из зала выскочила Лерка с объемной сумкой наперевес.
– Привет, – она чмокнула меня в щеку.
Раздался оглушительный гудок. Мы оба вздрогнули. Лерка выглянула из-за моего плеча и несколько мгновений пристально смотрела на водителя. А потом, неожиданно даже для меня, показала ему средний палец.
– Лер…
– Пошел он нахуй, – бросила она, достав из пачки сигарету. Как в ней сочетались спорт и курение – я до сих пор не понимал. – Решил меня к себе привязать. Нужен он мне больно…
Парень выглянул из «Камри», посигналив еще раз. Лера показала ему средний палец опять, а потом запечатлела на моих губах влажный, быстрый поцелуй. Я начинал осознавать свою роль в этой постановке.
– Попросила меня прийти, чтобы он отъебался?
Она дернула плечами и щелкнула зажигалкой. Перед глазами мелькнул огонек сигареты. Водитель вернулся в «Камри», бросив напоследок еле разборчивое «шалава», на что Валера только хмыкнула, закатив глаза. Будто не впервые слышала.
– Даже если и так, то что? – она смотрела с таким вызовом, будто была готова нацепить боксерские перчатки прямо сейчас и ударить меня по лицу.
– Ничего, – я пожал плечами, а на губах все еще чувствовался привкус ее губ и персикового блеска. – До дома провести? А то еще подкараулит где…
Она стояла до того напряженная, что даже кивок ее вышел резкий, солдатский, рваный. Я осторожно погладил ее по плечу, и Лера вздрогнула от моего прикосновения. От нее пахло сигаретами и гелем для душа с черной смородиной. Кудрявые волосы топорщились из-под вязаной черной шапки. На длинных ресницах от холода виднелся иней, и он так гармонично контрастировал с ее антрацитовыми глазами.
Я взял ее за холодную ладошку, и Лера сжала мои пальцы.
– Вчера ты говорила, что у тебя с ним любовь.
– Это было вчера, – сухо обрубила она. И по ее тону я понял, что продолжать разговор ей не хотелось.
Мы пошли по тротуару. Я крепко держал ее за руку. И пусть я был всего лишь поводом избавиться от надоедливого ухажера – чувство счастья не проходило. Оно томилось внутри, скручиваясь, правда, змеиным клубком. Лера затягивалась сигаретой, и дым валил во все стороны. Я тоже закурил. Стащенный у деда дешевый LM почти закончился, а где взять новые сигареты – я пока не знал. Только если на антресоли не появился купленный на десять пачек блок.