Сквозь окно моего подъезда
Шрифт:
Бабуленция поскреблась в дверь, но не смогла ее открыть из-за крючка. Если б это был дед, стук был бы громче, страшнее. Такой, будто дверь сейчас вынесут. А бабка даже стучалась ласково, словно гладила меня по голове.
– Спокойной ночи, Вадюшенька, – пробормотала она в щелку. – Не забудь завести будильник на семь часов, тебе завтра в школу.
– Спокойной ночи, – сказал я громче, чтоб бабуленция услышала меня за дверью.
Будильник-то я завел, вот только не был уверен, что пойду. Гаджет опять завибрировал. И я быстро накрыл его подушкой, чтоб до спящего в пьяном
«Даже по ночам звонят, суки», – подумал я, вспомнив всех раздражавших меня рекламщиков стоматологий и медицинских клиник, предлагавших огромную скидку. Когда я сказал, что мне и со скидкой денег не хватит, они предложили оформить рассрочку без процентов и переплат. Валька поржал, а мне до сих пор было обидно.
Я выключил уведомления у телефона совсем, смахнув последнее, которое мне пришло перед сном:
«Тренировка закончится в три. Ты же помнишь?»
«Помню. Лерчик, помню», – уже засыпая и отчаянно зевая, подумал я.
Глава 3
Школа – обшарпанное старое здание, пережившее, казалось, уже больше полувека, – стояла на окраине Северного Чертанова. Я здесь учился с первого класса, с первого класса слышал «цыганенок», упреки учителей и недовольства чужих родителей. Восемь лет терпения, компромиссов, уступок и растущего внутри недовольства, которого с каждым днем становилось все больше и больше. Внутри меня с каждым походом сюда роилось холодное, угрюмое отчаяние. Всегда хотелось развернуться и пойти прочь, но почему-то я шел прямо к кабинету математики под хищным, орлиным взглядом завуча, не рискнув свернуть с намеченной тропки.
– С бомжа свитер снял? – донеслось мне вслед от Димы Рябова, одноклассника. – Прикольный, но лучше верни, вдруг бездомный замерзнет.
Противный гогот долетел до ушей даже сквозь играющую в дешевых наушниках музыку. Я чавкал жвачкой, мелкими шагами двигаясь к кабинету, и правда желал игнорировать ненавистного Рябова, но он почему-то не отставал.
Вообще Димон редко двигался без свиты: вокруг него топтался и Тёма Логинов, известный подпевала, и Макар Данько – не так давно перешедший к нам из подмосковной школы. Рябов кооперировал вокруг себя людей: не только для того чтоб было с кем сходить в кино, но и чтобы травить неугодных. В неугодные я попал в первом классе, а за восемь лет так и не выбрался.
– Завидно? Могу бомжей показать, может, и себе шмоток найдешь, – парировал я, развернувшись. – Отвали, Рябов. Заебал.
Но Рябов не отваливал. Димон, сияя наглой мордой, преграждал мне путь к пока еще закрытому кабинету математики. Макар и Тёма, как два верных соратника, топали за своим предводителем. Они встали втроем.
– Цыганенок, а цыганенок, – проблеял Макар своим недавно сломанным, периодически срывающимся на девчачий писк голосом. – Сопрешь для нас золотишко на вокзале?
Я расплылся в улыбке.
– Иди говна пожуй, уродец. Пройти дайте.
Но Димон не отступал, а вместе с тем и его телохранители. Тёма хрустел костяшками пальцев так, будто меня должно было это испугать,
«Все равно зассыт ударить», – подумал я. Хотя драться не хотелось: мне сегодня Лерку после тренировки встречать и сиять фингалом, как фонарем, на всю улицу, было стремно. И Тёма реально зассал: разминал кулаки, хрустел суставами, но так и не рискнул меня ударить. Зато Димон попер вперед.
– Ты осмелел, цыганенок.
– Это ты зарвался, – пролаял я, сделав шаг вперед, якобы не испугавшись массивного Рябова. – Трое на одного! Честно, думаешь? Потому что сам ссыкло и один вообще ничего не можешь.
Валюха бы сказал, что у меня включился режим самоуничтожения: так перечить Рябову никто не смел. Даже те, на кого он не особенно нападал. Димон был выше меня на голову, шире в плечах: я от одних дешевых вареных овощей на рынке не прямо чтоб набирал в весе. Медсестра на школьном медосмотре сказала, что у меня дистрофия, и возле веса поставила знак вопроса. Мои ребра и правда можно было пересчитать через кожу, но мешковатые отцовские свитера, которые я носил, прятали все недостатки тощей фигурки.
– Охуел?! – взревел Димон и кинулся на меня. Лопатками я больно ударился об плитку возле кабинета информатики, что находился напротив нашего. Затылком, благо, не приложился: вовремя напряг шею.
Димон занес кулак, но он ввиду своих габаритов был неповоротливым и немножко неуклюжим, и я юркнул ему под руку. Мы поменялись местами, теперь Рябов стоял у стенки. Пока меня не схватили двое его подпевал, я кинулся на него. Лучшей защитой всегда оставалось нападение.
Мой тощий, слабенький кулак врезался в губу Димона прежде, чем я успел осознать произошедшее. Я, дохлый цыганенок, которого всегда лупили в мужском туалете, внезапно ударил первым.
Рябов взревел. Боковым зрением я уловил, что Макар и Тёма пытались кинуться ко мне, но он остановил их жестом. Боль пронзила левую скулу, за ней – уголок губ, и я грохнулся копчиком прямо на школьный старый линолеум. Димон навалился сверху, без разбора колошматя по моему лицу. Я закрывался, выставляя вперед локти, чтобы получить как можно меньше ссадин.
В один момент я чуть не подавился жвачкой, но вовремя запрятал ее под язык: жалко было, вкус яблочного орбита еще не исчез до конца. Но она уже становилась мягкой, не очень приятной консистенции. Задумавшись о жвачке, я настолько абстрагировался от драки, что очнулся только тогда, когда Димон с меня начал слезать.
– Понял, цыганенок? – рыкнул он. – Только сунься еще!
Взгляд чуть расплывался, во рту чувствовалась кровь, а ребра ныли. Но я быстро подскочил на ноги и незаметно вынул жвачку изо рта.
– Стой, Рябов! – окликнул я его и подбежал ближе. – Зря я на тебя залупился. Ты нормальный чувак…
Он ошалел было от моих слов, а я, улыбнувшись окровавленными губами, провел рукой по его волосам. У него были красивые волосы: чуть отросшие, спадавшие на виски и затылок в изящной стрижке. Оставляя прямо на макушке среди светло-русых прядей жвачку, я уже представлял, как вечером все его пакли сбреют под машинку.