Сквозняк из прошлого
Шрифт:
(Strong Opinions, 1973)
Нью-йоркская газета, для которой предназначалось это интервью, данное по переписке в 1972 году, отказалась его публиковать. Вопросы моего интервьюера были сокращены или стилизованы.
Критикам «Сквозняка из прошлого», похоже, нелегко было охарактеризовать его тему.
Его тема – всего лишь потустороннее проникновение в запутанный клубок случайных судеб. Среди рецензентов нашлось несколько внимательных читателей, превосходно написавших о книге. Однако ни они, ни, разумеется, обычные критикашки не разглядели структурного узла этой истории. Могу ли я объяснить его простую
Вы-то определенно можете.
Позвольте мне привести строки из первой страницы, которые озадачили мудрых и ввели в заблуждение глупых: «Когда мы фокусируем внимание на материальном объекте <…> самый акт концентрации способен нас невольно погрузить в его историю». По ходу книги приводится несколько примеров таких прорывов сквозь «натянутую плеву» настоящего. Раскрывается собственная история карандаша. Раскрывается еще, в более поздней главе, прошлое убогой комнаты, где, вместо того, чтобы сосредоточиться на Пёрсоне и проститутке, призрачный наблюдатель переносится в середину прошлого века и видит русского путешественника, второстепенного Достоевского, ночевавшего в этой комнате между швейцарским казино и Италией.
Другой критик отметил…
Да, я подхожу к этому. Рецензенты моей небольшой книги впали в беззаботное заблуждение, предположив, что видеть вещи насквозь – профессиональная функция романиста. На самом деле такого рода обобщение не только представляет собой унылую банальность, но и фактически неверно. В отличие от таинственного наблюдателя или наблюдателей в «Сквозняке из прошлого», романист, как и все смертные, чувствует себя более комфортно на поверхности настоящего, чем в иле прошлого.
Так кто же этот наблюдатель; кто эти выделенные курсивом «мы» в четырнадцатой строке романа; кто, ради всего святого, этот «я» в его самой первой строчке?
Решение, мой друг, настолько очевидно, что почти неловко его сообщать. Однако вот оно. Побочной, но забавно-деятельной фигурой моего романа является г-н R., американский писатель немецкого происхождения. Его письменный английский точнее разговорного. Беседуя с кем-нибудь, R. имеет удручающее обыкновение вставлять кстати и некстати машинальное «знаешь» немецкого эмигранта, и, что еще хуже, он использует ни к селу ни к городу, искажает или дополняет самые избитые американские клише. Хороший пример – его навязчивое, хотя и вполне благонамеренное предостережение в последней строке моей последней главы: «Тише, сынок, едешь – дальше, знаешь ли, будешь».
Некоторые рецензенты усмотрели в г-не R. портрет или пародию на г-на N.
Верно. Их привело к этому заключению простое верхоглядство, основанное, я полагаю, на том, что оба – писатели, оба – натурализованные граждане США и оба живут или жили в Швейцарии. К началу «Сквозняка» г-н R. уже мертв, а его последнее письмо помещено в «репозиторий» в конторе его издателя (смотри мою двадцать первую главу). Здравствующий писатель не только несравнимо более талантливый художник, чем г-н R., но последний в своих «Траляциях» на самом деле прыскает ядом зависти в адрес Адама фон Либрикова (Adam von Librikov), приводящего в бешенство своей улыбкой (девятнадцатая глава), – анаграмматический псевдоним, который может расшифровать любой ребенок. На пороге моего романа Хью Пёрсона встречает дух или духи – возможно, его покойный отец или покойная жена; более вероятно – покойный мосье Крониг, бывший управляющий отелем «Аскот»; а еще вероятнее – призрак мистера R. Это обещает триллер: чей дух продолжит вторгаться в сюжет? Одна вещь, во всяком случае, вполне прозрачна и несомненна. Как уже сообщалось в этом истолковании, в последней строке книги только что умершего Хью приветствует не кто иной, как развоплощенный, но все еще довольно гротескный мистер R.
Понимаю.
Почти готовы два тома рассказов и сборник эссе, и новый чудный роман уже переступил своей ножкой порог моей двери[73]. Что же касается натягивания носов болванам, то я этим не занимаюсь. Мои книги, все мои книги, предназначены не болванам, не кретинам, которые считают, что мне нравятся длинные латинизмы, не свихнувшимся ученым, отыскивающим сексуальные или религиозные аллегории в моих сочинениях, – нет, мои книги адресованы Адаму фон Л., моей семье, нескольким проницательным друзьям и всем родственным мне душам во всех уголках мира, от индивидуальной кабины в американской библиотеке до кошмарных глубин России[74].
II
Из интервью Le Figaro litteraire
«Владимир Набоков, самый американский из русских авторов»
(13 января 1973 г.)[75]
Ваш новый роман?
Название романа, который недавно вышел в Америке, – «Сквозняк из прошлого». Бестелесное существо, душа романиста, только что умершего от болезни печени, взывает к тем трудностям, которые испытывают призраки при восприятии нашего мира, держась на уровне нашего настоящего, не погружаясь в прошлое сквозь прозрачность человеческих вещей или сущностей. Это очень забавный роман. Он, однако, не предназначен широкому читателю[76].
III
Владимир Набоков – Катерине Фокс[77]
«Монтрё-Палас»
Монтрё, Швейцария
24 января 1973
Дорогая миссис Фокс,
Благодарю вас за письмо от 19 января, в котором вы сообщаете, что «Таймс» хотела бы приобрести отрывок «Сквозняка из прошлого», от начала стр. 3 и до конца стр. 19. Я, однако, не могу согласиться с неоговоренным пропуском последнего предложения на стр. 5 («А теперь позвольте нам вернуться к проницаемым предметам») и с исключением третьей главы (стр. 6–8). Эта третья глава является не только неотъемлемой частью темы, но и ключом ко всему повествованию. Ее исключение привело бы, среди прочего, к тому, что читатель, купивший книгу, пропустил бы всю стопку из 19 страниц, полагая, что все они уже были прочитаны им в «Таймс», и оказался бы таким образом обманутым в отношении совершенно необходимой главы.
В схожем случае, в другом периодическом издании, я предложил не только отметить рядом отточий пропуск определенной сцены, но и добавить примечание о том, что выпущенный отрывок непременно в свое время порадует читателя опубликованной книги.
Это единственный компромисс, на который я могу пойти[78].
С искренним почтением, Владимир Набоков
notes
Примечания
1
Очаровательная комната на четвертом этаже.
2
Первый или нижний этаж (фр.).
3
Синий банк (фр.).
4
Готовое платье. Наша триумфальная распродажа остатков (фр.).
5
Омар по-американски (фр.).