Слабо не влюбиться?
Шрифт:
– Ну ты же знаешь наши обстоятельства, – мрачно отзываюсь я, натягивая одеяло до самого носа. – Вряд ли мое появление его обрадует.
После выпускного мы с Тёмой практически не общались. Пара случайных встреч не в счет. Он не звонил, не писал, не звал погулять. Короче, не предпринимал никаких попыток сблизиться или хотя бы просто поговорить. Я, само собой, тоже.
Не потому, что не хотелось, нет… Просто гордость не позволяла.
– Совсем с ума сбрендила? – Грановская плюхается на кровать и принимается с силой сдирать с меня одеяло. – Вы с Соколовым уже больше
– Нелепой?! – толкаюсь пятками, стараясь спихнуть подругу на пол. – Нелепой – это слишком мягко сказано!
– В любом случае, Вась, так нельзя! – Лера все-таки срывает с меня одеяло и отшвыривает его в сторону. – Артём – твой друг. И он уезжает служить на целый гребаный год! Неправильно идти на поводу у собственных обид и игнорировать такое событие!
– Соколов меня даже не звал, – признаюсь тихо. – Я не уверена, что он вообще хочет меня видеть…
Ну вот. Наконец я озвучила свой самый большой страх. По-настоящему меня пугает не неуместность моего появления у военкомата после нашей ссоры, а именно Тёмкино возможное нежелание со мной встречаться.
– Нет, Солнцева, ты все-таки такая глупышка, – Лера подползает поближе и обнимает меня за плечи. – Вчера на проводах он спрашивал про тебя, мол, почему ты не пришла?
– Правда? – вскидываю на подругу недоверчивый взгляд.
– Правда. Ему это казалось само собой разумеющимся, понимаешь? Ну, что ты придешь с ним попрощаться.
– А ты что ответила?
– Что ты мучаешься менструальными болями.
– Что? – вспыхиваю до корней волос.
– Да шучу я, шучу, – ржет эта провокаторша. – Сказала, будто тебе просто нездоровится. А еще пообещала, что к военкомату ты непременно придешь.
Она смотрит на меня с вызовом, а я растерянно ерзаю на простыне.
– Ну, я даже не знаю…
– Брось, Вась, неужели ты не хочешь поглядеть на лысого Соколова? – подначивает она. – Зрелище, прямо скажу, впечатляющее!
Вслед за подругой начинаю улыбаться. Глупо и как-то по-детски.
– Ему идет? – спрашиваю несмело.
– Ты же знаешь, подлецу все к лицу, – Лерка спрыгивает с кровати и распахивает мой шкаф. – Ну что, одеваемся или так и будем тянуть резину?
Против ее уговоров я никогда не могла устоять. Это случай – не исключение.
Ежась на утренней прохладе, покидаю постель и смачно зеваю. И почему призывников забирают в такую несусветную рань?
– Что надеть-то? – становлюсь рядом с подругой и принимаюсь рассматривать содержимое своих шкафных полок.
– Что-нибудь потеплее. По утрам дубак невероятный.
Лера отходит в сторону, давая мне возможность снять пижаму и торопливо натянуть джинсы на покрывшиеся гусиной кожей ноги.
– Ну, как московская жизнь, Лерон? Как сводный братец?
Грановская приехала только вчера днем и практически сразу умотала на проводы к Соколову, так что мы с ней толком не успели пообщаться. Но по телефону она мне все уши прожужжала о том, какой гад, хамло и циник ее новоиспеченный родственник.
– О, даже не напоминай мне про этого дегенерата! – подруга закатывает
– Лер, ты чего? – удивляюсь я.
– Нет, правда, порой мне кажется, что я готова сесть за решетку, лишь бы прикончить этого придурка!
Я дружу с Грановской одиннадцать лет и, если честно, впервые вижу ее настолько разгневанной. Даже боюсь вообразить, что из себя представляет этот Тимур Алаев, если от одних только разговоров о нем подруга приходит в такое бешенство. Ее тонкие ноздри раздуваются, в глазах пляшут грозовые молнии, лицо перекошено – так обычно выглядит настоящая ярость.
– Чем он тебя так раздражает? – в сотый раз задаю один и тот же вопрос. – С виду вполне приятный парень…
– А ты знала, что подавляющее большинство маньяков и убийц при личном общении кажутся вполне приятными людьми? – взвивается Лерка.
– Эм… Нет, – слегка теряюсь под напором ее эмоций.
– Вот теперь знай! Внешность крайне обманчива! – она скрещивает руки на груди и задирает подбородок. – С виду Алаев младший, может, и ничего, но внутри… Ты не знаешь, этого человека, Вась. Когда он попадет в ад, черти перекрестятся!
– Ты так сильно его ненавидишь? – это не вопрос, а, скорее, утверждение.
– Да. Потому что он ненавидит меня. Всей душой, понимаешь? – тихим траурным голосом отзывается Грановская. – И пойдет на все, чтобы отравить мою жизнь. Чтобы сделать ее максимально невыносимой.
В лице подруги отражается такое неподдельное отчаяние, что на секунду мне становится страшно за нее. А вдруг этот Тимур и правда отмороженный? Вдруг он сделает ей плохо? Обидит или причинит боль?
– Лер, – я осторожно кладу руку ей на плечо. – Может, стоит рассказать о ваших проблемах взрослым? Твоей маме или его отцу?
– Глупости, – Грановская дергает головой, и я с ужасом замечаю скупую слезинку, которую она поспешно смахивает. – Предкам не до этого. Мама увлечена новым домом и садом, а отчим самозабвенно ворочает своими миллионами. Для них наши с Алаевым скандалы ничего не значат. Помнишь, как было в детском саду? Детки поссорятся – детки помирятся. Ничего страшного. Примерно так они относятся к происходящему.
Я наклоняюсь и обнимаю подругу. Крепко-крепко, словно пытаюсь забрать себе частичку ее боли. Мы с Грановской дружим с детства, и за все эти годы она ни разу по-настоящему меня не разочаровывала. Лера была рядом в самые трудные минуты моей жизни, и я очень хочу ответить ей тем же.
Сейчас мне искренне жаль, что я не нахожусь в холодной, беспринципной Москве и не могу накостылять этому засранцу Алаеву за то, что доводит Лерку до слез. За то, что, пользуясь положением и папиными деньгами, он всячески мучает мою бедную подругу. А ведь этот наглый мажор наверняка даже не догадывается о Леркином непростом диагнозе и о том, как нелегко ей на самом деле жить! Она же гордая, никогда не признается.
– Я тебя люблю, – осторожно завожу за ухо прядь ее волос. – Ты у меня самая-самая. И еще непременно покажешь этому Тимуру, где раки зимуют!