Слабость Виктории Бергман. Трилогия
Шрифт:
– Вы сказали, что фамилия Шарлотты – Ханссон?
– Да. Но сейчас у нее другая фамилия. Она вышла замуж лет пятнадцать – двадцать назад. – Женщина замолчала.
– Да?
– Боже мой, как же я об этом не подумала!
– О чем?
– Она вышла замуж за Сильверберга – того самого, которого нашли мертвым. Какая глупость…
– А Генриетта? – перебила Жанетт, чтобы не обсуждать частных случаев.
Ответ последовал сразу, чуть ли не одновременно с вопросом. – Она вышла замуж за человека по имени Вигго Дюрер. Но Генриетта погибла в автокатастрофе в прошлом
Две новости в одной, подумала Жанетт.
Снова Дюрер.
Значит, его погибшая жена – та самая Генриетта.
Элементы головоломки начинали становиться на место, и картинка медленно, но верно складывалась.
Жанетт была уверена, что убийца Пера-Улы Сильверберга и Фредрики Грюневальд присутствовал в этой человеческой комбинации, которая пополнилась теперь еще двумя именами. Жанетт опустила глаза в свой блокнот.
Шарлотта Ханссон, ныне Шарлотта Сильверберг.
Замужем/вдова Пера-Улы Сильверберга.
Генриетта Нордлунд, впоследствии Дюрер.
Брак с Вигго Дюрером. Погибла.
Фредрика, Регина, Генриетта и Шарлотта. Очаровательная компания гадких девчонок, подумала Жанетт.
А теперь – к самому главному.
– Вы помните, как звали девочек, которых подвергли посвящению?
– Нет, к сожалению… Это было так давно.
Прежде чем они закончили разговор, Беатрис пообещала, что позвонит, если вспомнит что-нибудь еще, и попросит Регину связаться с Жанетт, когда она вернется из отпуска.
Жанетт отложила телефон и выключила диктофон. Тут открылась дверь, и Хуртиг просунул голову в кабинет.
Не помешаю? – Вид у него был серьезный.
– Нет, что ты. – Жанетт крутнулась в кресле в его сторону. – Насколько важен последний свидетель в расследовании убийства? – начал Хуртиг. – Что ты имеешь в виду?
– Бёрье Перссон, человек, которого видели в пещере перед тем, как Фредрику Грюневальд нашли убитой, мертв. – Что?!
– Умер сегодня днем, инфаркт. Звонили из больницы Сёдера, когда поняли, что он в розыске. У него в руке была бумажка, я отправил за ней Олунда и Шварца. Они только что вернулись.
– Что за бумажка?
Хуртиг вошел в кабинет и приблизился к столу.
– Вот. – Он положил перед Жанетт вырванный из ежедневника листок.
Аккуратным почерком:
Жанетт Чильберг, полиция Стокгольма.
Мне кажется, я знаю, кто лишил жизни Фредрику Грюневальд, называемую также Графиней, в пещере под церковью Святого Юханнеса.
Однако я ссылаюсь на свое право остаться анонимным, ибо не желаю иметь дело с правоохранительной системой.
Тот, кого вы ищете, – женщина с длинными светлыми волосами, на которой во время убийства был синий плащ. Она среднего роста, у нее синие глаза и стройное тело.
В остальном я нахожу бессмысленным говорить что-либо еще о ее внешности,
В то же время у нее есть особая примета, которая должна заинтересовать вас.
На правой руке у нее не хватает безымянного пальца.
Вита Берген
Простить – это очень много, думала она. Но понять и не простить – это гораздо больше.
Когда ты не только видишь почему, но и понимаешь всю цепочку событий, которые привели в конце концов к болезни, то голова кружится. Кто называет это первородным грехом, кто – предопределением, но на самом деле это лишь холодная, как лед, лишенная сантиментов последовательность событий.
Лавина. Круги на воде после брошенного камня. Проволока, натянутая в самом темном месте велосипедной дорожки, опрометчивое слово и пощечина в пылу минуты.
Иногда речь идет об умышленном, сознательном деянии, где последствие – один параметр, а собственное удовлетворение – другой. В том бесчувственном состоянии, где “эмпатия” – просто слово, семь букв без смыслового содержания, приближаешься к злу.
Отрицаешь все человечество и дичаешь. Голос становится глухим, меняется рисунок движений, взгляд делается мертвым.
Она беспокойно ходила взад-вперед по гостиной, потом пошла в ванную и вынула из шкафчика упаковку успокоительного. Налила воды, приняла две таблетки пароксетина, запила, суетливо сглотнула. Скоро все кончится, подумала она. Жанетт Чильберг знает, что убийца – Виктория Бергман.
– Нет, не знает, – сказала она сама себе вслух. – И Виктории Бергман не существует. – Но эти слова были напрасным притворством. Голос был здесь и звучал громче, чем когда-либо.
…на самом деле это как зажмуриться, и задержать дыхание, и притвориться, что там, снаружи, ничего нет – вот холод есть, хотя дверь удерживает его снаружи, и можно понежиться на диване в обставленной по-деревенски гостиной с деревянными панелями, с попкорном и соком, который называется Rose’s Lime и который на самом деле – содовая…
Она снова вышла из гостиной в кухню. В глазах мелькали мошки, как при начале мигрени.
На диктофоне горел красный огонек – аппарат все еще был в режиме записи.
Она держала диктофон перед собой, руки дрожали, она вся взмокла и, словно выйдя из своего тела, смотрела на саму себя, стоящую у стола.
…но это работает – размешать в напитке немного сахара и сказать приятелям, что такой и должен быть вкус у настоящего сока, хотя все понимают, что ты врешь, и в один прекрасный день тебе двинут за это в челюсть. Но в тот момент это не важно, потому что тебе хорошо, по телевизору покажут интересное кино, и все довольны и счастливы – ведь не здесь идет война, а в Черной Африке. И еда на столе, хотя вкус у нее странноватый, если вдуматься, но лучше этого не делать, потому что тогда разболится живот и придется ехать три мили до пункта скорой помощи…