Сладкий привкус яда

Дышев Андрей Михайлович

– А чем я могу быть вам полезен? Тем, что возьму у вас эстафету и стану этим самым новым козлом?

– Что вы, дорогой мой! Конечно же, нет! Тысячу раз нет! Я прошу вас всего лишь дать интервью моей газете, подробно рассказать о том человеке, которого вы подозреваете в убийстве Родиона, и о его коварном замысле присвоить себе наследство Святослава Николаевича. Если наши люди узнают, что некий злодей намеревается присвоить себе то, что по праву принадлежит им… Да я просто не завидую его участи! Наши немощные пенсионеры, наши безработные мужчины и героические матери соберут в кулак последнюю волю и скажут свое веское слово…

Редактор

начал сваливаться на дешевый пафос. Мне пришлось снова его перебить.

– Хорошо, – согласился я, потому как предложение дать интервью газете было весьма кстати. – Хорошо, я подъеду. Где вас найти?

– Ох, дорогой вы мой! Не знаю даже, как вас благодарить. Обещаю гонорар по самой высшей ставке!..

– Короче!

– Короче быть не может. Назвать вам свой адрес не могу, потому что боюсь прослушивания линии – слышите, все время что-то щелкает в трубке? Подъезжайте в редакцию, там все узнаете. Договорились? Я могу положиться на вас?.. Господин Ворохтин! Вы даже не представляете, как я вам обязан…

Я положил трубку на аппарат, вытер пот со лба и вышел из дежурки. На ее ступеньках, словно для продажи, были выставлены три картины в тяжелых золоченых рамах. Охранники топтались рядом с ними и посмеивались. Я не придал значения их занятию и хотел уже выйти с территории усадьбы, как один из охранников обратился ко мне:

– Стас, сделай доброе дело, отнеси эту мазню хозяину, он тебя не тронет. А вот если из нас кто сунется – убьет на месте!

Я подошел и не сразу понял, что изображено на полотнах. Потом дошло: знакомые мне пейзажи и портрет, написанные отцом князя, были испорчены пятнами и полосами аэрозольной краски. Названия картин на медных пластинках были выправлены черным маркером. Охранников развеселил тупой юмор вандала. Вместо «Вечер на берегу Двины» значилось «Вечер на мусорной свалке», а подпись «Портрет молодой крестьянки» в редактуре негодяя выглядела как «Портрет молодой проститутки».

– Из картинной галереи привезли, – объяснил охранник. – Смотрительница там пожилая, почти слепая. Говорит, зашли подростки, с виду культурные, тихие, через пять минут вышли. А она только к закрытию пошла по залам порядок проверять.

– И что хозяин должен теперь делать? – спросил я, отчетливо представляя реакцию князя. То, что он будет взбешен, я не сомневался и не испытывал ни малейшего желания попасть ему под горячую руку.

– Может, отмоет каким-нибудь растворителем, – предположил охранник, опускаясь перед картинами на корточки. – Или подрисует… Не знаю.

– Другими заменит, – зевнув, сказал второй. – У хозяина этого добра навалом.

По пути в редакцию я сделал круг и проехал мимо того самого тупикового переулка с особняком, где вчера вечером накоротке пообщался с охранником садовницы. Притормозив на пересечении дорог, я опустил стекло и спросил первую попавшуюся старушку, не в этом ли красивом кирпичном особняке находится райсобес?

Бабушка посмотрела на меня как на полоумного, сплюнула и зло ответила:

– Гнездо тут бесовское, а не райсобес!

Получить более конкретный ответ мне не удалось ни у нее, ни у второго прохожего, ни у третьего.

«Ладно, – подумал я, разворачивая машину в сторону редакции. – С садовницей еще успею разобраться. Займемся главным виновником противостояния в Араповом Поле».

Редакция газеты «Двинская заря» находилась в одноэтажном доме с облупившейся штукатуркой, покосившимся

крыльцом, отполированным штанами подростков и покрытым рельефными автографами. Кто-то мне рассказывал, что дом этот редакция делила с почтовым отделением, с которым уже несколько лет вела вялую судебную тяжбу, добиваясь, чтобы почта за свой счет отремонтировала крыльцо. Почта суда не боялась и крыльцо не ремонтировала. Редакция тоже проявляла принципиальность. В результате навес над крыльцом настолько прогнил, что оставалось лишь удивляться, на каком честном слове он еще держится. Обе стороны, похоже, ждали несчастного случая, который смог бы расшевелить суд.

Зайти в редакцию, не рискуя головой, мне помогла сердобольная старушка. Она подняла клюку, уперлась ею в прогнивший навес и поторопила меня:

– Иди, милый, не бойся, я держу!

Кабинет редактора был заперт. В соседней комнате, заваленной пыльными газетными подшивками, книгами, папками с рукописями, за канцелярским столом, отсутствующую ножку которого заменял допотопный магнитофон, сидела курящая рыжая корреспондентка и тыкала одним пальцем по клавишам пишущей машинки. У нее было универсально-возрастное лицо. Если по-старушечьи повязать ей на голову платочек и одеть в черное пальтишко, то можно будет смело приобщить к пенсионному возрасту. Но достаточно легкомысленных бантиков, цветастого сарафана и подколенников, чтобы уже усомниться в ее совершеннолетии.

– Редактора нет и не будет, – безапелляционно ответила она мне, продолжая печатать. Эту тему она как бы закрыла, закопала в землю и привалила бетонной плитой. Потом с треском выдернула из каретки лист, скомкала его и швырнула в угол комнаты, где из кучки таких же скомканных листков выглядывал край корзины.

– А вы по какому вопросу? – спросила она, заправляя чистый лист. – Если по родственным связям, то прием претензий мы уже закончили.

– Нет, я не по родственным связям, – поспешил я откреститься от «генеалогического дерева». – Ваш редактор собирался взять у меня интервью.

Приоткрыв рот, девушка смотрела на меня через сигаретный дым и копалась в памяти, как в дамской сумочке.

– Об убийстве Родиона Орлова, – подсказал я. – О трагедии в Гималаях…

– Ах, да! – вспомнила девушка и кивнула на табурет. – Ваша фамилия Ворохтин?.. Садитесь же!

На табурете спал такой же пыльный, как и подшивки, кот. Ни просыпаться, ни делиться местом он не собирался. Я продолжал разговор стоя.

– Редактор на даче, – полушепотом поделилась секретом корреспондентка. – Его уже замучили! Вы не видели, что здесь творилось?

Я отрицательно покачал головой.

– Да вы что! – многообещающе произнесла девушка, и ее глаза заблестели от профессионального удовольствия рассказывать сенсационную новость. – С утра до вечера – звонки, угрозы, у кабинета какие-то ненормальные бабки толкаются. Все с желтыми фотографиями, какими-то архивными бумажками, дерутся, кричат, в обморок падают, доказывают, что они настоящие родственники, а вовсе не те, которых мы в газете упомянули. А те, которых мы признали родственниками, у этого окна свой альтернативный митинг организовали. И вот они между собой два дня подряд здесь и разбирались. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы милиция нас не надоумила. Редактору посоветовали на недельку исчезнуть, как бы по болезни, а мне начать сбор заявлений и жалоб… Вот, полюбуйтесь – четырнадцать полных скоросшивателей!