Сладострастный монах
Шрифт:
Что касается Марианны, то она раззадорилась тем, что никак не может истощить меня.
Так мы продолжали наш спор и буквально иссушили себя. В наших амурных выделениях даже показались частицы крови.
Испытав седьмой оргазм кряду, Марианна прикрыла глаза, свесила руки и оставалась неподвижной, дожидаясь благодати моей восьмой эякуляции. Покорно приняв и впитав ее до последней капли, она поднялась и поздравила меня с полной победой. Я, в свою очередь, наполнил шампанским два бокала, один из которых протянул ей, и мы обменялись тостами в честь нашего перемирия.
Дождавшись
Премного похвалив наши подвиги, сотрапезники перевели беседу на предмет содомии. Отец Казимир яростно защищал ее, со знанием дела цитируя ее приверженцев и в том числе иезуитов, философов, кардиналов и монархов. Затем он начал поносить тех, кто ополчается на педерастию, обвиняя их в тупоумии и слепом предубеждении.
Красноречивый финал его разглагольствований получил заслуженную похвалу. Затем мы до самого конца вечеринки попеременно ели, пили и е…лись. Вновь мы условились встретиться через неделю. Такие застолья невозможно было устраивать каждую ночь, ибо монастырские доходы не позволяли этого.
Однажды, отслужив первую в моей жизни мессу, я получил от отца приора приглашение пообедать с ним в его покоях. Робко ступив туда, я нашел его в окружении членов капитула, причем каждый из них приветствовал меня неискренним комплиментом. Причина столь нелюбезного приема была мне не ясна.
Мы сели к богатому столу, и под влиянием превосходных вин у монахов развязались языки. Они без стеснения произносили такие слова, как «п…да» и «е…ться», что немало удивило меня. Приор заметил мое изумление.
— Отец Сатурнен, — обратился он ко мне, — вы можете чувствовать себя в нашей компании столь же свободно, как и мы в вашем обществе. Теперь вы — один из нас, то есть вполне оперившийся священнослужитель, а посему настало время открыть нечто важное, что до сих пор держалось от вас в глубочайшей тайне. Вы понимаете, что нельзя делиться с юнцами секретами, кои могут знать лишь посвященные, иначе молодой человек, покинув до срока наше братство, без колебаний нарушит обет молчания. Так вот, для того, чтобы выполнить свой долг и ввести вас с круг посвященных, я и призвал вас сюда.
Торжественный тон этого вступления заставил меня внимательнее прислушиваться к словам отца приора.
— Сын мой, не думаю, что вы принадлежите к числу тех, кто ханжески морщится при упоминании о е…ле, которая столь же свойственна человеку, как еда и питие, — продолжал он. — Мы монахи, но нам ведь не удалили половые органы, когда мы ступили на стезю сию. Однако основатели нашего ордена по недомыслию своему провозгласили правило целибата, а паства ревностно следит, чтобы мы, соблюдая это установление, были лишены наиболее естественного из отправлений. Если подчиняться их тирании, то не спастись нам от беспощадного пламени, которое исчезнет лишь с нашей смертью. Но мы не можем согласиться с такими обстоятельствами. Являя миру внешний аскетизм, в уединении нашей обители мы позволяем себе хорошенько ублажаться.
В весьма
— Ваши слова кажутся мне удивительными, — воскликнул я.
Ответом мне был всеобщий смех.
— Зачем же нам быть дураками отказываться от сладчайшего из наслаждений, которые предлагает нам жизнь? — продолжал отец приор. — Да мы и не помышляем о том. Монастырь дает нам убежище, где возможно избежать жестокости, какую нам пытается навязать внешний мир.
— А не боитесь, что все обнаружится? — полюбопытствовал я.
— Ничуть, — уверил меня приор. — Это невозможно. Кому вздумается сунуть нос в тихую обитель? Сюда не заглядывают чужие глаза. Даже вы, будучи здесь девять лет, не имели понятия о том, что здесь творится. Что же говорить тогда о посторонних?
— Когда я смогу присоединиться к вам и утешить тех замечательных монашек, о коих вы упоминали? — с нетерпением спросил я.
— Пройдет немного времени, прежде чем вы дадите им утешение, по которому скорбят их тела и души. Развлечения сии предназначены лишь для посвященных в сан. Мы должны быть уверены в неболтливости тех, кого принимаем в свой круг. Теперь вы один из нас, посему можете присоединиться, когда вам будет угодно.
— Когда угодно! — вскричал я. — Ловлю вас на слове. Отправимся же прямо сейчас!
— Не стоит так торопиться, — с улыбкой сказал приор, заметив мое нетерпение. — Надо подождать ночи. — Вот тогда мы и пойдем в купальню, где нашли себе приют наши сестры. А теперь, отец Сатурнен, я должен сообщить вам нечто удивительное. Думаю, этого вы никоим образом не ожидали. Дело в том, что Амбруаз не ваш отец.
Я открыл рот от изумления.
— Да, продолжал приор, довольный произведенным на меня эффектом, — Амбруаз и Туанетта — не ваши родители. У вас происхождение более замечательное. Вы появились на свет в нашей купальне из чрева одной из упомянутых мною сестер.
Справившись с удивлением, я заметил:
— Святой отец, признаюсь вам, я все время чувствовал, что я не сын садовника, и теперь мне трудно не сетовать на то, что вы так долго скрывали от меня истину. Как бы я радовался, узнав об этом раньше, и, будьте уверены, я сумел бы сохранить тайну. Моя матушка еще жива?
— У нас были причины держать тебя в неведении, — ласково произнес приор. — Да, мать твоя жива и здорова, и через несколько часов ты обнимешь ее. Тяжела потеря, радостно обретение.
— Жду не дождусь той минуты, когда смогу заключить ее в свои объятия, — воскликнул я.
— Имей терпение, — наставительно сказал приор. — Недолго осталось ждать. Солнце садится, не успеешь и глазом моргнуть, как падет ночь. Мы собираемся попотчеваться в купальне, и ты будешь с нами.
Нетерпение, с каким мне хотелось проникнуть в купальню, объяснялось не только желанием увидеться с матерью. Не скрою, что гораздо больше я стремился вкусить женских чар тех прелестниц, которые, как рисовало мое воображение, томятся в уединении.