След механической обезьяны
Шрифт:
Глава 10. Странный разговор
Начальник сыскной вышел от дяди Евсея и тут же столкнулся с Протасовым-старшим. Тот как раз собирался войти. «А не подслушивал ли Савва Афиногенович под дверью?» – мелькнула мысль у фон Шпинне. Он быстрым цепким взглядом скользнул по лицу промышленника: сощуренные глаза, недовольное выражение, но это, скорее всего, от яркого света из комнаты, в коридорах царил полумрак.
Фома Фомич сделал шаг в сторону, пропуская хозяина дома, но тот предупредительно поднял руки, давая тем самым понять, что пришел
– Я хотел показать вам вашу комнату, – сказал он, загораживаясь ладонью от света.
Комната, которую приготовили для начальника сыскной, была хороша во всем, кроме одной маленькой неисправности – она не запиралась. На двери не было не только замка, но даже засова или кованого крючка, каким обычно пользуются в деревнях. Правда, ее можно было подпереть изнутри стулом, но Фома Фомич не стал этого делать, только для верности положил под подушку револьвер. Спал фон Шпинне всегда чутко, мимо него, как мимо спящей собаки, нельзя было пройти незамеченным, поэтому он обязательно услышит, если механической обезьяне вздумается ночью ходить вблизи его комнаты. Полковника еще смущало то, что поселили его в другом крыле дома, вдали от коридора, где находятся комнаты членов семьи и где обычно ходит обезьяна. Он сказал об этом хозяину, когда тот показывал комнату, на что Савва Афиногенович только пожал плечами.
– Такая удаленность от места событий лишает смысла мое пребывание здесь! – не без нажима заметил фон Шпинне.
– Напротив! Смысл есть: осознание того, что в доме поселился полицейский, приструнит шутника… И какая разница, в каком крыле этот полицейский находится?
– Я не совсем вас понимаю…
– Чего вы не понимаете? – Промышленник, до того не смотревший на Фому Фомича, медленно повернулся в его сторону. В глазах Саввы Афиногеновича можно было с легкостью прочесть: «Здесь все понятно, полковник, я делаю так, как хочу, потому что нахожусь в своем доме, и вы должны подчиниться».
– Я не понимаю, чего вы хотите: только приструнить шутника или же поймать его?
– Конечно же, мне бы хотелось его поймать. Но если не получится, то хотя бы заставить отказаться от этих странных затей с заводом обезьяны…
– А мне показалось, вы не хотите его ловить. Напугать – да, а вот ловить – это как раз не входит в ваши планы! – сказал начальник сыскной.
Протасов отвел взгляд от Фомы Фомича, двинул бровями:
– Почему вы так решили?
– Потому что вы за ужином рассказали, кто я такой, и все теперь знают, что в вашем доме ночует полицейский!
– А что в этом плохого? – Промышленник, сощурившись, смотрел в дальний угол комнаты.
– Чтобы поймать шутника, вы не должны были никому сообщать, кто я! Вы этим необдуманным шагом заставили его насторожиться, меня поставили в неловкое положение, пришлось оправдываться, раскрывать карты…
– Но должен же я был вас как-то представить! – резко дернул головой Протасов. Ему не нравился этот разговор.
– Верно, должны, но зачем говорить о том, что я полицейский? Вы могли сказать, что я ваш старый деловой партнер или
– Я так понимаю, вы недовольны тем обстоятельством, что я сказал, кто вы есть на самом деле?
– Недоволен? Я в бешенстве! Вы используете меня в качестве огородного пугала. Для этой цели вам нужен был городовой, а не начальник полиции…
– Приношу вам свои извинения, просто как-то не подумал… – начал Протасов, но Фома Фомич перебил его:
– Или, напротив, хорошо подумали!
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что уже сказал. Вы хорошо подумали перед тем, как сообщить всем домочадцам, кто я на самом деле. Возможно, это даже входило в ваши планы. Или я ошибаюсь?
– Вы ошибаетесь! Я сделал это по недомыслию! – оправдывался Савва Афиногенович.
– А вы вообще способны что-то делать по недомыслию? Мне кажется, вы слишком умны для этого.
– Это только так кажется. Бывает, я ошибаюсь, как в этом случае. Еще раз простите меня. Если честно, не думал, что это вас так оскорбит!
– Вы или на самом деле не понимаете, или не хотите понимать. – Голос начальника сыскной стал отливать металлом, это было верным признаком сильного недовольства. – Дело вовсе не в моем задетом самолюбии, а в том, что вы раскрыли замысел, и теперь будет весьма трудно поймать вашего шутника!
– Я подумал и решил, что не стоит его ловить, просто пусть знает, что может быть пойман и наказан…
– Вы так решили? А почему не поставили в известность меня? Ведь когда приглашали меня в дом, говорили совсем другое, что боитесь обезьяны, опасаетесь, что когда-нибудь она задушит вас!
– Да, но теперь я думаю иначе! – сказал Протасов.
– Вы думаете иначе! – Начальник сыскной в недоумении развел руками. – Разве может человек в столь короткий срок настолько поменять свое мнение?
– Наверное, может! – бросил Протасов и отвернулся.
– Значит, за это время вы узнали что-то, чего не знаю я и чего вы мне не говорите. Может быть, настало время все рассказать?
– Наверное, вы правы. Я должен вам все рассказать… – промышленник замолчал, бросил на фон Шпинне быстрый взгляд и снова отвел его. – И я вам все расскажу! Только не сейчас…
– Почему?
– Уже достаточно поздно, пора спать, а завтра со свежей головой мы с вами сядем и поговорим. Наедине. И вы поймете, почему я сегодня вел себя так странно.
– А не будет поздно?
– Думаю, нет! За одну ночь ничего не случится. Шутник, вы сами об этом сказали, сейчас затаится. Мне тоже кажется, я даже в этом уверен, он не решится в эту ночь заводить обезьяну. Поэтому оставляю вас, устраивайтесь и отдыхайте. Если что-то понадобится, то вот колокольчик. – Промышленник коснулся свисающей с потолка у кровати широкой ленты с бубоном на конце. – Позвоните, и явится прислуга… Звонить можете в любое время, они предупреждены.
– Я понял! – кивнул начальник сыскной. Про себя он уже решил, что проведет в доме Протасова только эту ночь, а утром уедет и никогда сюда не вернется. Но говорить об этом хозяину Фома Фомич не хотел.