След механической обезьяны
Шрифт:
– В моей молодости не было ничего хорошего? А вы ведь специально меня подначиваете, да, господин полицейский…
– Меня зовут Фома Фомич!
– А вы зачем ко мне пришли, Фома Фомич? – Старик неожиданно сменил тему разговора.
– Да вы ведь сами меня к себе пригласили!
– Разве? – Евсей Маркович мутно уставился на фон Шпинне. «Похоже, старик ошибается, говоря о своей памяти. Он не помнит и того, что было несколько часов назад. Это плохо!» – подумал начальник сыскной.
– Да. Во время ужина, когда спорили со своим племянником – Саввой Афиногеновичем!
–
– У вас так сильно пахнет лекарствами. Болеете? – Фон Шпинне решил сделать небольшой маневр и зайти с фланга. Если старик болеет, этот вопрос наверняка разговорит его.
– Нет, у меня здоровье еще дай бог каждому…
– Откуда же этот камфорный запах?
– А вы присаживайтесь, присаживайтесь вон на стул, я вам сейчас все расскажу! – вспомнил наконец про законы гостеприимства Евсей. – Это после того, как ко мне игрушка заходила…
– Вы видели, как она входила к вам в комнату?
– Видел, я же ночами не сплю – бессонница! Так только, лежу с закрытыми глазами. Иногда дремлю, вот и весь сон.
– Расскажите, как это было. – Начальник сыскной поднес стул поближе к старику, сел и подобострастно заглянул ему в глаза. На лице Евсея появилось довольное выражение.
– Как было, – начал он и причмокнул, – ну, лежу с закрытыми глазами, почти сплю. Слышу, ручка дверная пискнула. Она у меня, когда нажимаешь, попискивает: днем не слыхать, а вот ночью, в тишине, слышно… Я вздрогнул, насторожился. «Кто бы это?» – думаю. Лежу, но глаз не открываю, чуть-чуть только. Сквозь щелочки вижу, медленно так дверь открывается… – Старик замолчал, вытер рукой влажный рот и продолжил: – Входит обезьяна. Я обомлел, ну, думаю, вот она, смерть моя, пожаловала…
– Погодите, погодите! – остановил старика фон Шпинне, ему не хотелось, но он был вынужден это сделать. – Почему вы подумали о смерти?
– В доме поговаривают, будто бы обезьяна эта не так просто ходит, будто в нее душа чья-то вселились – неупокоенная, – старик говорил тихо, как на исповеди. Потом замолчал, всматриваясь в глаза полковника, словно пытался высмотреть иронию или сомнения. Но глаза фон Шпинне излучали только интерес. Евсей продолжил: – Ну, слушайте, значит, дальше. Испугался я сильно, весь липкий стал от пота, как сухарь в меду. Лежу сам не свой, а обезьяна эта прямиком к моей кровати следует. Тихо ступает, вроде как и не идет по полу, а летит…
– Вы хотите сказать, что не слышали ее шагов?
– Не слышал, вот вам крест, не слышал!
– А может быть, к вам никто и не приходил, может быть, это все привиделось, раз не слышали звука шагов?
– Я сразу тоже так подумал – сплю. Потом понял, не сон это, обезьяна настоящая! А в лапе у нее что-то зажато, подошла к кровати, уперлась и вдруг говорит: «Здравствуй, Евсеюшка!»
– Прямо так и сказала – Евсеюшка?
– Прямо так и сказала, и голос у нее точь-в-точь как у моей покойной жены. Я глаза-то открыть открыл, а вот пошевелиться
– Дальше! – Начальник сыскной, чтобы приободрить старика, коснулся его плеча.
– Ну, я собрался с духом и спрашиваю: «Это, мол, ты, Ольга?» Мою жену Ольгой звали. После этих слов обезьяна вздрогнула и выронила то, что держала в руке. Это был пузырек с камфорой, который тут же и разбился.
– Зачем она пришла к вам с лекарством?
– Да не знаю я, может, ошиблась!
– Говорите, вздрогнула после того, как вы обратились к ней, назвав Ольгой?
– Да, вздрогнула!
– Но разве игрушка может вздрогнуть, разве она вообще может испугаться?
– Игрушка не может! – ответил старик, потом добавил, как бы разъясняя: – А вот если в нее душа вселилась… Духи, они пугаются, это я точно знаю…
– Когда умерла ваша жена? – спросил фон Шпинне.
– Давно!
– Это мне ни о чем не говорит. Сколько лет прошло?
– Лет тридцать, наверное… – сказал старик.
– И вы до сих пор помните ее голос?
– Помню! – неуверенно кивнул Евсей.
– И не сомневаетесь, что это был голос вашей покойной жены?
– Нет…
– Хорошо, это я понял. Что было потом, после того как обезьяна выронила склянку?
– Она повернулась и вышла из комнаты!
– Вы не посмотрели, куда она пошла?
– Я хотел, даже вскочил, но наступил на стекло и порезал ногу…
– Можете показать шрам от пореза?
– Зачем? – удивленно посмотрел на фон Шпинне старик. Затем удивление в его взгляде сменилось догадкой. – Вы думаете, я вру?
– Нет! Просто привычка все проверять! Служба в полиции делает человека подозрительным!
– Понимаю, я, признаться, сам такой, тоже на слово не верю, все проверяю и перепроверяю… Вот и со мной был такой случай…
– Вы вначале покажите порез, а затем уж и расскажете, какой с вами был случай, – оборвал старика начальник сыскной.
– Да, да, конечно! – Евсей, кряхтя, нагнулся. Вначале снял тапку на войлочной подошве, затем с электрическим потрескиванием стянул шерстяной носок, оголяя белую ногу с узловатыми пальцами и синими жилами. – Вот! – старик показал Фоме Фомичу подошву.
– Но здесь ничего нет!
– Как нет? – Евсей ощупал стопу. – Действительно, ничего… – проговорил удивленно, а потом, прихлопнув себя по лбу, воскликнул: – Вот я дурак, это ведь не та нога, я другую ногу порезал!
– Ну, в таком случае покажите мне ее! – спокойно глядя на Евсея Марковича, сказал начальник сыскной.
– Сейчас!
На другой ноге Фома Фомич увидел зарубцевавшуюся рану величиной с вершок.
– Ну что, довольны? Заставили старика разуваться, носки снимать, думаете, легко все это?
– Нет, но в жизни человек делает не только легкое, но и тяжелое, тем более я ведь не сильно настаивал, вы сами согласились снять носки!
– Это верно. А что же мне прикажете делать, раз полиция требует? Вот я и снял!