След
Шрифт:
Ну, до того далеко было. А тогда Юрий отправил в Нижний на княжение брата Бориса. Про Бориса кой-чего говорили уже, так что повторяться не будем. Одно добавим: не князь был Бориска, на то, знать, и водрузили его над собой вялым стягом нижегородцы.
Оставить то безнаказанным Тверь, разумеется, не могла. Эдак всякое городище свой стяг над стенами выкинет, коли стены крепки! А что ж тогда от Руси останется?
Тверичи в сей же миг двинули полки вниз по Волге. А повёл те полки старший сын Михаила Дмитрий. Но по сути, дабы совокупить силы, зашёл Дмитрий во Владимир. В престольном Владимире вполне разделяли возмущение Твери: на кой это ляд в
И вот, когда уже всё было слажено к выступлению, позвал к себе Дмитрия митрополит Киевский и Владимирский и Всея Руси Пётр. А стоит заметить, хоть и старший был среди Михайловых сыновей княжич Дмитрий, и уж к тому времени отличался необыкновенной душевной крепостью, и вообще был излиха незауряден, однако по годам-то ему едва тринадцать исполнилось.
Не надо быть больно мудрым, чтобы догадаться, в чём убеждал митрополит княжича. На благие деяния много дано людям и слов благих. Али не благо отвратить от кровопролития? Ясное дело, благо! А Пётр-то, сказывают, большой был искусник слова рассыпать, аки жемчуги… Да чьи уста произносят! Поди-ка в тринадцать-то лет усомнись в искренности и правоте слов Владыки Духовного!
И опять скажу: все от человека зависит. Али не видим мы - иной-то и самому гласу Господа наперекор идёт, и все ему будто бы нипочём, но… Но в Божием страхе Михаил сыновей растил, ибо и у самого не было в сердце иного страха. Сам Государь, он и в сынах Государеву нравственность пестовал. А Государева нравственность - нравственность во Христе. Знать, не ведал Михаил Ярославич, что на Руси не нужна та нравственность Государя. Или не на ту жизнь и не на ту Русь рассчитывал?
Словом, так ли, не так ли, а поколебал митрополит княжича, наложил Господен запрет на войну. Да отчего же он на воровство-то запрета не наложил? Нуда ладно, более не станем тревожить память того Петра.
Дмитрий же распустил войско и ни с чем воротился в Тверь.
А в это время вновь да ещё пуще прежнего залихоманило Великий Новгород. Ясно, что неспроста! В иной день во всех концах плотники своё отдельное вече ладят. В иной со всех концов сбегаются на Ярославово Дворище. Во всю прыть клянут великого князя! Да так попоено клянут, что и самим от собственной смелости лихо делается, хотя и далеко ныне великий князь!
Да за что клянут? Ан за дурь свою и клянут! Вишь ли, чухну они своим насилием притомили до того, что чухна возьми да возмутись и в отместку впусти шведов в крепость Кексгольм. А у тех шведов свои давние счёты с новгородцами - и ну давай зверствовать! Пока новгородцы промеж собой на вече лаялись, выясняя, под чьим началом им на тех шведов итить, шведы уж до Ладоги добежали, пожгли и изобильную Ладогу. Наконец, срядились на шведов, отомстили злодейство, как полагается, вроде все по-хорошему. Ан, как вернулись - давай в било [69] бить, вече кликать.
69
Било - металлическая доска, в которую бьют для подачи различных сигналов.
–
– Дак кака с него помочь-то, когда он в Орде лизоблюдствует!
– А пошто мы терпим-то его над собой, мужи новгородские? Пошто дань даём с Заволочья да с чёрного бора, альбо в том не умаление нам от него?
– Ишшо како умаление-то!
– Дак ить он нас в едину рать стать, в един норов с Тверью своей загнать желает! Альбо вам того хотца?
– Не хотца того! Не хотца!
– кричат.
– А долой его!..
Ну и так далее, в том же ключе. А в нужный-то миг тот, кому надо, возьми и крикни:
– А что, братья, побежим-те в Москву Юрия звать?
– Побежим-те, братья в Москву за Юрием!
– откликаются.
– Побежим-те!
– Люб вам Юрий-то?
Ещё и кой Юрий не поняли, а уж, глядишь, все Ярославово Дворище в один рот орёт:
– Л-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-б!..
А у тех, кому не люб, и не спрашивают. Побежали за Юрием.
– Ан Юрий-то потомил, не враз пришёл. Знать, придержал его чуток за рукав брат Иван: мол, сами пусть на жало попрочнее усядутся, чтоб уж не спрыгнули!
Юрий отправил вместо себя Фёдора Ржевского, который с той давней поры, как в сарае осанну ему пропел [70] , так подле и околачивался. А Федька-то рад служить: взял да и похватал тверских наместников, коих из Новгорода выслали и кои случайно повстречались ему на пути. Ладно, что похватал, оставил бы у себя живым залогом, как то и было принято по жестокосердию времени. Ан, нет, возвысился Федька над временем - убил тверичей! Новгородцы тогда подивились ненужному зверству, да поздно стало назад оглядываться - на то, знать, он и убил, чтобы им отступать было некуда.
70
Петь осанну– выражать полную преданность, покорность.
Да и впрямь некуда уже отступать-то. Ан Москве и того мало: все раскачивает вечевое языкатое било.
– Дак докажем Юрию-то любовь свою?
– Дак докажем!
– Дак война Михаилу?
– Война ему!.. Али не весело глотку драть?
Снег ещё толком не лёг, а уж вовсю заметелилось на Руси…
Тот же Ржевский повёл новгородцев на Тверь. Дошли до Волги, но на другом её берегу уже ждали их тверичи во главе все с тем же княжичем Дмитрием. Удержало от кровопролития лишь то, что крепко лёд встать не успел. Долго перекрикивались с берега на берег, обещая ужо пустить юшку друг другу. Однако далее ещё потеплело, и новгородцы, вполне обозначив любовь к Москве и ненависть к великому князю, ушли восвояси. Но главное было сделано: зная характер великого князя, можно было не сомневаться - обиды он не простит. Все пути к миру были отрезаны!
Вот тогда и явился князем к Святой Софии Юрий Данилович. Да кой князь? Одно имя! Ибо и сел-то на Городище не для того, чтобы править, а для того, чтобы Михаила сместить.
А новгородцам-то рази не любо: правь нами, княже, да только «на всей нашей воле». Сел не имей и не ставь, в суд не мешайся, печать свою забудь на Москве, достатне тебе печати и Господина Великого Новгорода, а воевать нас веди туда, куда мы хотим, а не туда, куда тебе хотца…
А Юрий-то, эдак ласково, по-московски, корит в ответ: