След
Шрифт:
Вместо того чтобы по всему необозримому Дешт-и-Кипчаку, ушей которого ещё не достигли пронзительные и заунывные крики сарайских мулл, собрать могучую силу и двинуть её на мятежную столицу, Ильбассар въехал в Сарай с отрядом всего в полутысячу багатуров. На что, спрашивается, понадеялся?
А Сарай встретил Тохтоева сына празднично украшенными улицами, переполненными людьми. Вероятно, царевич подумал, что горожане высыпали на улицы для того, чтобы встретить его. Он ехал и умилялся, готовый простить своим подданным даже измену, если она и была.
«Да полно, какая измена? То все неверные
А возле дворца Ильбассара приветствовали все те же отцовы визири, нойоны, начальники…
«Да ведь точно не было и не могло быть измены!»
– Сойди с коня, - сказали ему.
– Мы ждём тебя, чтобы поцеловать твои руки.
– Я знал, что вы будете верными, - ответил царевич и покинул седло.
И они убили его.
Это убийство послужило знаком ко всеобщему избиению. Теперь уже кровь полилась обильней. Резали недорезанных ламаистов, били тайных и явных приверженцев Тохтоева дома, били своих же татар, что не захотели сменить древний ракой ради веры арабов, конечно же, били всласть и всех остальных: сарайских русских, и иудеев, и латинян… Словом, или неверных. То был ещё один шаг Узбека.
После сарайского побоища немногие в нём уцелели из тех, кто действительно был предан Тохте и древнему безымянному Богу. Но вот что примечательно: Узбек почему-то не тронул высшую монгольскую знать, не тронул он и ближайших родичей того, кто и самому-то Узбеку оставил жизнь лишь по случайному недогляду и недомыслию юности. Не тронул ни жён Тохты, ни других сыновей, ни жён его сыновей, ни племянников, ни жён тех племянников…
Сарай был подавлен и восхищен милосердием Узбека. Новый хан был велик и непостижим, как загадочна и непостижима его вера. Ужели так милосердна она? А Узбек, едва утвердившись в ханском дворце, будто нарочно испытывая терпение и вызывая непокорных на откровений бунт, начал требовать и от степняков, чтобы они немедленно отказались от былых заблуждений и поголовно обратились в новую веру. Именно так: собранных Чингизом в единый народ татар Мохаммад Узбек решил ещё крепче и нерушимей сплотить все подчиняющей верой в единого Бога. То был неслыханный, возмутительный вызов!
Дешт-и-Кипчак бурлил ключом, готовый смести с лица земли омагумеданившийся Сарай и его нового властелина, посмевшего указывать свободным монголам, в какого Бога им веровать! От кочевья к кочевью, загоняя коней, летели гонцы, кипчаки набивали стрелами колчаны, ладили походные далинги и уж полнились их баклаги арькой, от которой они должны были захмелеть на пиру в честь победы над тщеславным хорезмским выскочкой.
Узбек говорил: смиритесь перед волей моего Всемогущего Бога Аллаха здесь, на земле, и тогда на Небе вы получите вечную жизнь без забот и хлопот, сладкую, как урюк.
Ха, - смеялся в ответ Дешт-и-Кипчак - зачем нам вечная жизнь, сладкая, как урюк? От того урюка лишь скулы сводит да в пузе несытно! Настоящий кочевник и на земле должен брезговать сладкой роскошью, так зачем нам урюк
Так говорил Дешт-и-Кипчак.
Едина была вольная степь в своём неприятии Узбека и его новой веры, но не было в бескрайней степи единой и крепкой воли.
Одни эмиры требовали созвать курултай [71] и с тем требованием слали Узбеку письма:
Чингисхан собирал курултай прежде, чем начать войну с врагами, почему ты не собрал курултай прежде, чем напасть на нас, своих подданных? Собери курултай, и ты услышишь, согласны ли мы с тобой.
Другие призывали немедленно собирать войсковые туманы, чтобы вести их на магумеданский Сарай, и тоже слали Узбеку письма:
71
Курултай - совет знатнейших феодалов правящего рода. Присутствовали также главные военачальники. Простые татары на курултай не допускались.
Не сомневайся в нашей справедливости. Кому следует отрубить голову, - отрубим, кого следует просто бить - будем бить!
Третьи, опять же письменно, с одной стороны, заверяли хана в преданности, однако же, с другой стороны, умоляли его проявить терпимость:
Ты ожидай от нас покорности и повиновения, но какое тебе дело до нашей веры? Как мы покинем Закон Чингиза и подчинимся вере арабов? Если ты хан, думал ли ты об этом?
Надо полагать, Гийас-ад-дин Мохаммад Узбек много думал как раз об этом.
В то время и в самом Сарае затеяли заговор против хана. Во главе заговорщиков стоял Инсар, второй из сыновей Тохты, с ним много других царевичей из Чингизова ряда, сыновья великих нойонов Тайги и Сангуя, могущественный эмир Тунгус, сын Маджи, и столько иных монгольских верховных князей, не желавших менять Закон, что если бы всех их людей собрать в одно войско, то сбились бы в войско непобедимые тысячи. Да вот незадача: оказался средь тех заговорщиков бывший Тохтоев беклеребек, хоть и был он по вере магумеданин.
Не то странно, что Кутлук-Тимур примкнул к заговору, а то, что заговорщики допустили его в свой круг. Впрочем, для того чтобы добиться их доверия, были приняты определённые меры: Кутлук-Тимур потерял свой пост, впал в опалу и здесь, да тут, сколь мог, поносил Узбека… Словом, выполнял обычную черновую работу предателя, а уж как её лучше выполнить, его не надо было учить.
Скорее всего, Кутлук-Тимур сам и подвиг сыновей Тохты к тому заговору, чтобы тем верней выявить тайных врагов своего нового господина и разом с ними покончить, дабы лишить Дешт-и-Кипчак вождей. Он всегда выдавал обречённых, и безошибочное чутье шакала никогда не подводило его. Так было с Ногаем, так стало с Тохтой…