Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Звал. Мне тут привезли материал на наркомана Демидова. На днях он попал под машину. Да вы сядьте. Жена Демидова тоже кололась, сейчас в роддоме. Надо найти в каком и осторожненько попробовать выяснить вот что: кто из оптовых продавцов снабжал ее мужа. Судя по тому, сколько при Демидове было денег и наркотиков, поставщик — крупная фигура.
Курков приближается к зданию роддома.
Затем — уже в белом халате — стучит в кабинет зама главного врача и скрывается там.
По
К заму главного спешит вызванная медсестра.
Пожилой врач просматривает принесенную ей карточку, сообщает:
— На четвертый день после родов было резкое нарушение сердечной деятельности, рвота, боли, потеря сознания. Еле отходили. Затем нормализовалось.
— Ага!.. Пожалуйста, пригласите ее сюда, — обращается Курков к сестре.
— Матери кормят, — взглядывает врач на часы.
— Ей не носят, Владимир Иванович, — напоминает сестра. — Он в реанимации.
— Ах, тот самый?! Новорожденный в критическом состоянии, едва вывели из комы.
Сестра направляется к двери, Курков останавливает:
— Секунду. Демидова получает передачи?
— Сейчас нет, у нее дома несчастье.
— Ясно.
Сестра выходит.
— Доктор, Демидова — наркоманка.
— Что?!
— Как вы не догадались! Ее болезнь — это была ломка, по-научному абстиненция. Все симптомы совпадают!
— Чудовищно!.. Вы наверняка?.. Боже мой, теперь все понятно… Тридцать пять лет я помогал людям являться на белый свет. И вот — матери-школьницы. Дети, которых никто не забирает. А теперь еще врожденные наркоманы! Боже мой, у него ведь тоже абстиненция… семи дней от роду! Я должен проконсультироваться, как спасать, — берется за телефонный аппарат.
— А стоит, доктор? Неполноценный. Обреченный.
— Так рассуждать бесчеловечно!
— Тогда давайте строить для врожденных наркоманов сеть приютов. Это социальная проблема. Сегодня у вас первый, завтра будет сто. Мать ведь скоро погибнет.
— Чего вы от меня хотите?!
— Да нет, ничего. Обмен мнениями. Я, кстати, на собственном не настаиваю. Но что касается Демидовой, надо принять меры.
На лице врача вопрос.
— Ломка не могла кончиться одним днем. А состояние нормализовалось. А передач она не получает. Следовательно?
— Вы намекаете, что кто-то из персонала…
— Конечно, кого-то она уговорила! Ее колют. Некрасивый случай. И подсудный.
— А если прыгнет с четвертого этажа, — врач тычет в окно. — Будет красиво?!
…К двери зама главного плетется по коридору Демидова. Худенькая, бледная, уже несколько увядшая в свои неполных двадцать лет. Глаза бездумные, движения заторможенные.
— Присаживайтесь, мамаша, — встречает ее врач, мучимый жалостью. — Как себя чувствуем?
— Я в порядке…
Речь у нее прерывистая, с паузами,
— А что вы переполошили всех семнадцатого? Не повторялось?
— Нет… Это… Вероятно, нервное…
Больше врачу спрашивать нечего.
— Вот, товарищ приехал, — вздыхает он. — Из милиции.
Демидова медленно переводит взгляд на Куркова.
— Догадываетесь, почему я к вам?
Она старается сосредоточиться.
— Вероятно… про мужа… Знаю, погиб.
— Нет, я про наркотики.
Курков ожидал реакции, но женщина только поежилась и уставилась в пол.
— Передач вам не носят, как же вы устраиваетесь?
Молчание.
Курков приглушает напор в тоне.
— Мы вас беспокоим только как свидетельницу. Понимаете? Но прошу ответить.
— Я не знаю… о чем вы…
Такая внешне беззащитная, податливая, а неизвестно, как подступиться. Чем ее пронять?
— А почему ребенка не приносят — тоже не знаете?
— Карантин… Он пока… на искусственном питании, — вяло складывает она слова.
— Владимир Иванович! — понуждает Курков высказаться врача.
— Не хотели тревожить мамашу.
— На самом же деле?
— Видите ли… — врач справляется в карточке, как ее назвать. — Анна Михайловна, если предположить — предположить, — что в период беременности употреблялись наркотические препараты, то плод — плод — получал их с током крови матери. А впоследствии новорожденный всасывал с молоком. И если предположить, что доступ к наркотикам прекращается, то наступает — наступает — абстиненция. То есть ломка, наркотическое голодание, со всеми…
— У него — ломка? — Демидова с натугой выдирается из своего инобытия и немоты. — У маленького?!.. Он же не выдержит… Это невозможно выдержать!.. Он умрет!.. Я должна его кормить грудью!
— Чтоб всасывал с молоком, — обращается Курков к врачу.
— Мальчик слишком слаб, чтобы сосать, — страдает врач.
— Так введите ему опий! — требует Демидова. — Ему так мало надо!.. Вы обязаны! Есть у вас совесть?!
— Деточка, бедная, — бросается к ней врач. — Ну как вы могли? И еще скрывать?
От сочувственного голоса, от ласкового прикосновения она расслабляется, прижимается щекой к белому халату.
— Я брошу! У меня совсем никого нет. Если будет, я постепенно брошу. Будет цель в жизни. Я начну лечиться. Честное слово! — В этот миг она и сама верит. — Спасите мне сына, я все сделаю. Я его люблю, доктор!
Горло ей перехватывает, набегают слезы.
Курков в легком смущении от прорвавшегося у нее живого чувства, но служебную задачу помнит твердо идет к ней напрямик: