Следы на песке
Шрифт:
Фейт задумалась о том, может ли вообще брак как таковой сделать Николь счастливой.
— Наверное, ни от кого нельзя ждать, что он будет всегда поступать правильно. — Фейт осторожно подбирала слова. — Боюсь, такое бывает лишь в книжках. Мне кажется, эти мысли появляются у тебя оттого, что ты очень устала и тебе нездоровится. — Она поймала себя на том, что в ее голосе проскальзывают просительные интонации. — Гай говорит, что беременность иногда вызывает у женщины ощущение собственной порочности.
— Гай, — улыбнулась Николь. — Как он? Я так давно его не видела. Он все такой же красавчик?
Фейт выпила два бокала шампанского, съела лукошко клубники. Теперь
— Гай работает как проклятый и хмурится чаще, чем в те давние времена.
— Он всегда чем-то напоминал мне Хитклифа, — мечтательно сказала Николь.
— Мы часто обедаем с ним у него в Хакни.
Вернувшись домой, Фейт прилегла вздремнуть, и ей приснилось, что зеленая гусеница, которую она нашла в клубнике, превратилась в гадюку, ужалившую ее несколько лет назад. Во сне она почувствовала прикосновение губ к своей лодыжке, но на этот раз Гай не высасывал яд из ранки, а ласкал ее ногу. Его пальцы медленно поднимались выше, но тут ее разбудил будильник. Было уже семь — пора на ночное дежурство.
Дом на Девоншир-плейс — холостяцкое жилище Дэвида — Николь не особенно нравился. Там было довольно темно, и обстановка не радовала глаз. Впрочем, она не собиралась проводить много времени дома. Обзвонив лондонских друзей, Николь тут же начала получать приглашения в бары, рестораны, ночные клубы. Каждый вечер она куда-нибудь уходила, несмотря на то что, как она сказала Фейт, ей все время мешал «бугор». Она получила тревожное и неодобрительное письмо от Лауры Кемп (Николь покинула Комптон-Деверол под влиянием минутного порыва) и написала в ответ, что приехала в Лондон, чтобы запастись детскими вещами, как и предлагал Дэвид. Однако в конечном счете она не купила ни погремушек, ни распашонок, а все деньги, которые выделил ей на это муж, потратила на маленькую картину Коро, [38] которую увидела в антикварной лавке на Фрит-стрит. Выйдя из магазинчика на залитую солнцем улицу, Николь залюбовалась игрой красок на полотне. «Это куда лучший подарок будущему сыну, — подумала она, — чем скучное зубное кольцо».
38
Коро (Corot) Камиль (1796–1875) — французский живописец, пейзажист.
Вскоре в дом на Девоншир-плейс стали стекаться друзья Николь. Она ходила и в театры, и в «Кафе Ройял». И все же кое-какие мысли не давали ей покоя. Если Дэвид — тот самый Единственный, тогда почему ей нужны другие? Если она по-настоящему любит Дэвида, почему не осталась ждать его в Комптон-Девероле? А поскольку эти мысли докучали ей только когда она оставалась в одиночестве, Николь постаралась устроить так, чтобы у нее всегда была компания.
Один Тьери заметил ее беспокойство. Ближе к утру он выдворил всех гостей и отнял у Николь бокал и сигареты. Потом сунул ей в руки стакан горячего молока.
— Это полезно для ребенка, — сказал он. — Укрепляет зубы и кости.
Он заставил ее сесть на диван, подсунул под ноги подушки, а сам устроился рядом на подлокотнике. Николь отпила молока, и Тьери сказал:
— Поезжай домой, Николь. В свой чудный загородный домик.
— Скоро уеду, — с улыбкой пообещала она. Тьери обладал мрачной красотой, но высокие скулы и опущенные вниз уголки глаз придавали его лицу сардоническое выражение. — Завтра должны прийти Фредди и Джерри.
— Да это же просто молокососы, — пренебрежительно отозвался Тьери.
— Они чертовски
Он закурил короткую черную сигару.
— Ты изматываешь себя, чтобы избавиться от каких-то мыслей. О чем же тебе так не хочется думать, Николь?
Она насупилась, но промолчала.
Тьери не отставал:
— О ребенке? Может быть, ты боишься родов?
Она сказала:
— Наверное, роды — это ужасно, раз все говорят, что это ужасно, но, честно говоря, я никогда не думала о том, как это будет на самом деле.
— Ты до сих пор не уверена, что хочешь иметь ребенка?
Николь пожалела, что позволила ему заговорить на эту тему.
Попутно она спросила себя: «А что если Тьери и есть тот Единственный?», но отмела эту мысль (с облегчением) на том основании, что в его обществе ей всегда было как-то не по себе.
— Разумеется, я хочу ребенка. — Она отставила стакан с молоком: в нем плавали отвратительные пенки. — Дэвид будет очень рад сыну. Род Кемпов тянется, не прерываясь, с шестнадцатого века.
— В самом деле? — Тьери насмешливо улыбнулся. — Ну, для Дэвида, несомненно, это очень важно. Но не для тебя, Николь. Ты же цыганка. Собственно, поэтому бедняга Дэвид в тебя и влюбился.
— Для меня важно то, что важно для Дэвида, — страстно сказала Николь. — Я хочу, чтобы он был счастлив.
— Только потому, что ты чувствуешь себя перед ним виноватой.
— Неправда! Я люблю его!
Он посмотрел на нее.
— Допустим. — Некоторое время он молча курил, потом сказал: — Если ты действительно желаешь Дэвиду счастья, тогда отправляйся в свой загородный дом. Ты изнуряешь себя, Николь.
— Тоже мне нянька нашлась! — фыркнула Николь. — Ты упустил свое истинное призвание, дорогуша. Тебе бы колясочку в парке катать.
Николь попыталась встать, но это было не так-то просто, и Тьери пришлось ей помочь. Он поставил ее на ноги, но не отпустил сразу, а тихо сказал:
— Если бы не это, — он посмотрел вниз, на «бугор», — то я бы не наливал тебе молока и не подкладывал под ноги подушки, Николь. Я бы занимался с тобой любовью.
Она вскрикнула:
— Как ты смеешь!
— О, я бы посмел! И ты бы позволила мне. — Он погладил кончиками пальцев ее шею, и по всему телу Николь пробежала дрожь. — Я бы, как я уже сказал, занялся с тобой любовью. Но сейчас, когда ты носишь ребенка от Дэвида, — его рука переместилась и очень нежно погладила округлость ее живота, — это было бы для меня все равно, что подбирать объедки с чужого стола.
Она в ярости зашипела:
— Я люблю Дэвида! Говорят тебе — люблю!
Тьери отпустил ее.
— Разумеется, любишь. Но, наверное, недостаточно сильно. — Он взял свой китель и фуражку. — А теперь марш спать, Николь.
На следующий день в ушах у Николь все еще звучали, тревожа, слова Тьери, и поэтому она позаботилась о том, чтобы не оставить себе ни минуточки свободной. За ланчем в ресторане «Савой» последовал пикник с друзьями Ральфа в Хемпстед-Хит, потом был ужин в «Бритиш Ресторан» с кое-какими знакомыми из Би-би-си, затем — ревю в «Крайтерионе». После ревю все отправились в клуб «Гвозди» на Бик-стрит. На Николь было одно из платьев от Фортуни, которые ей нашла Фейт: цвета устричной раковины, в тон ее бледности. К своему неудовольствию, Николь заметила в толпе Тьери. Назло ему она много танцевала и смеялась. Ноги у нее гудели, и когда она чересчур резко вставала, у нее немного кружилась голова, но Николь отнесла это на счет усталости. Признать недомогание для нее означало бы, что ребенок все-таки одержал верх, что он заставил ее измениться, что она принадлежит ему, а не наоборот.