Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя
Шрифт:
Не более чем через 15 минут после начала встречи аналитик Moody's дал понять, что агентство понизит рейтинг AIG[508] минимум на один пункт, а возможно, и на два. По расчетам Вилюмштада, если они сделают это в понедельник, у компании будет три дня до того, как придется довносить залоги. Это означало, что есть время до среды или, самое позднее, до четверга, чтобы придумать, где найти астрономическую сумму денег.
Блэк из JP Morgan думал, что у них еще меньше времени – по его расчету, срок наступал во вторник утром. После встречи он отвел Вилюмштада в сторону и предупредил:
Блэк покинул здание значительно более мрачным. Никто, подумал он, не двигается так быстро, как требуется.
* * *
В здании General Motors, занимавшем целый квартал между 5-й авеню и 59-й улицей, Харви Миллер, легендарный адвокат по банкротствам из Weil, Gotshal & Manges, встал из-за стола и принялся ходить из угла в угол. Он оглядывал свой кабинет, миниатюрные грузовики Texaco и самолеты Eastern Airlines[509], украшавшие книжные полки в память о двух его самых громких делах.
В свои 75 лет Миллер считался старейшиной закона о банкротстве и выставлял клиентам счета почти по 1000 долларов за час[510]. Кроме Texaco и Eastern он был вовлечен в банкротства Sunbeam, Drexel Burnham Lambert и Enron, а также числился среди адвокатов, которые представляли Нью-Йорк во время финансового кризиса 1970-х.
Всегда спокойный, он был также известен превосходно пошитыми костюмами, любовью к опере и способностью говорить длинными правильными предложениями. Он вырос в районе Грейвсенд, в пригороде Бруклина[511], в семье продавца деревянных полов. Закончив Бруклинский колледж, он стал первым в семье, получившим высшее образование. После армии Миллер поступил в юридическую школу Колумбийского университета.
В то время банкротство было одной из немногих областей сферы корпоративных финансов, в которой доминировали небольшие, преимущественно еврейские юридические фирмы, хотя отрасль в целом контролировалась белыми англо-саксонскими протестантами. В 1963 году Миллер присоединился к Seligson & Morris – небольшой компании, специализирующейся на банкротствах, шесть лет спустя Айра Мильштейн, гуру управления, нанял Миллера, чтобы тот занялся банкротствами и реструктуризацией в Weil Gotshal.
Теперь председатель фирмы Стивен Дж. Даннхаузер позвонил ему и спросил, готова ли фирма сделать некоторую предварительную работу по Lehman. Так. на всякий случай. Миллер ответил, что все понимает, он уже читал финансовую прессу. Lehman был очень важным клиентом – самым крупным, источником более 40 млн долларов в год. Миллер отлично знал эту компанию.
Даннхаузеру позвонил управляющий директор Lehman Стивен Беркенфилд и сказал, что нужно привести в порядок дела на случай, если в ближайшие 72 часа все пойдет не так. Беркенфилд настоял на том, чтобы Даннхаузер держал этот разговор в тайне – Беркенфилд даже не сказал Фулду, что звонил в Weil Gotshal.
Как адвокат по банкротствам Миллер давно привык участвовать в таких выкрутасах клиентов. «Банкротство, – сказал он однажды, – как танец[512] с
Но несколько часов спустя Миллеру снова позвонили из банка, готового к боевым действиям. «Том Руссо, главный юрисконсульт Lehman Brothers, – проревел голос на другом конце линии. – Вы работаете на Lehman?»
Миллер, не знакомый с Руссо, удивленно ответил: «Да, так уж случилось».
Руссо не собирался обсуждать какие-либо подробности, он просто сообщил: «Вы знаете, что не имеете права никому говорить об этом. Ситуация крайне напряженная. Мы не можем позволить слухам просочиться».
Миллер был готов заверить его, что понимает важность темы, когда Руссо с тревогой спросил: «Сколько ваших людей заняты этим?»
– Ну, может, четверо, – задумался Миллер. – Это лишь предварительная работа.
– Да, предварительная, – согласился Руссо. – И не надо больше людей. Мы должны сохранить все в тайне.
Руссо повесил трубку, оставив Миллера гадать, что же на самом деле происходит.
* * *
Пока команда Sullivan & Cromwell работала с Bank of America, Дик Фулд решил позвонить Кену Льюису в Шарлотт. В конце концов, если они собираются заключать сделку, им пора поговорить как директор с директором.
Когда Фулд дозвонился, он начал доверительный монолог о совместной работе и о том, как был рад слиянию, объединяя первоклассную инвестиционно-банковскую франшизу Lehman Brothers с массивным розничным бизнесом Bank of America. Ресурсы объединенной компании, предположил он, могут сравниться с JP Morgan и Citigroup, сделав Bank of America настоящим финансовым супермаркетом.
Льюис терпеливо слушал, не совсем понимая, как реагировать. Он считал, что не вел переговоров с Фулдом, он вел переговоры с правительством. Откровенно говоря, слова Фулда не имели значения.
Перед тем как закончить разговор, Фулд, почуствовав уверенность, сказал: «Мы оба знаем, что вместе готовим эту сделку. Рад, что мы партнеры».
* * *
Когда рынки закрылись, в штаб-квартире BlackRock на 50-й улице, недалеко от Мэдисон-авеню, как раз продолжалось двухдневное заседание совета. Как совладелец BlackRock Merrill имел два места в совете, и Джон Тейн и Грег Флеминг быстро сверились со своими BlackBerry, чтобы узнать цены закрытия. Акции Merrill упали на 16,6 %, до 19,43 доллара, ниже любого инвестиционного банка, кроме Lehman, акции которого упали на 42 %, до 4,22 доллара. Дела Lehman были ужасны, и все считали, что Merrill следующий.
Во время перерыва Флеминг вышел на улицу, чтобы позвонить. Весь день он размышлял о разговоре с Херлихи по поводу возможности сделки с Bank of America. Он еще не говорил с Тейном об этом – ждал, когда представится возможность.
При этом в частном порядке он говорил с Джоном Финнеганом, членом совета Merrill, с которым был дружен. Финнеган, который, как и Флеминг, по природе был нервным, боялся, что Тейн не слишком заинтересуется продажей фирмы – в конце концов, он стал генеральным директором всего десять месяцев назад.