Слишком много клиентов (сборник)
Шрифт:
– Я арестован?
– Нет. Я сказал – или.
– Хорошо, когда есть выбор, – заметил я, достал из кармана монетку в двадцать пять центов, подбросил ее, поймал и взглянул. – Ты выиграл. Пошли.
Это было мне на руку – увести его подальше от миссис Перес и от дома. Поднимаясь по трем ступенькам до тротуара, я подумал, насколько иначе все обернулось бы, если бы он пришел на тридцать секунд раньше или мы покинули бы гнездо разврата тридцатью секундами позже. Забираясь в полицейскую машину, я широко зевнул. Я спал три часа и весь день собирался от души зевнуть,
Глава пятнадцатая
Через шесть часов, в половине второго ночи, я сидел на кухне и уплетал черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину и сыр бри, запивая все это молоком и просматривая утренний выпуск пятничной «Таймс», купленный по пути из окружной прокуратуры домой.
Я был совершенно измотан. И день выдался непростой, а уж вечером, когда я час провел в обществе Кремера и еще четыре часа в компании парочки помощников окружного прокурора, мне пришлось совсем туго.
Это здорово напрягает, когда ты должен ответить на тысячу профессионально задаваемых вопросов и при этом постоянно держать в голове три обстоятельства. Первое: твои ответы призваны возвести толстую стену между фактами, которые уже известны стражам закона, и теми, которых они, даст бог, никогда не узнают. Второе: ты отвечаешь под протокол, и это может подвести тебя под статью, от которой потом не отвертишься. Третье: одно неверное слово – и все пропало.
Из всех допросов, которые мне учиняли в убойном отделе и окружной прокуратуре, этот был самый худший. И перевести дух я смог всего дважды. Сперва меня оставили в покое минут на десять, позволив сжевать через силу несъедобный сэндвич с ветчиной и выпить пинту обезжиренного молока. Потом – около десяти вечера – я объявил, что либо мне дают возможность сделать телефонный звонок, либо пусть запирают на ночь. Тут они уступили.
Если кто думает, что в учреждениях, стоящих на страже правопорядка, телефоны-автоматы не прослушиваются, пусть остается при своем заблуждении. У меня иное мнение на сей счет. Так что, дозвонившись до Вульфа и сказав ему, где нахожусь, я повел разговор очень осторожно. Сообщил о встрече со Стеббинсом, довел до сведения босса, что Кремер и окружная прокуратура, как обычно, считают, будто я утаиваю информацию, которую они имеют право знать, хотя, как прекрасно понимает Вульф, это чистый абсурд.
В ответ я услышал, что босс уже знает о моей встрече со Стеббинсом. Ему звонила миссис Йигер, он попросил ее приехать, и они все обсудили. Не велеть ли Фрицу время от времени разогревать тушеные почки? Не стоит, отозвался я, посижу на диете.
В конце концов, без четверти час, меня отпустили. Когда я добрался домой, свет уже нигде не горел и никакой записки с указаниями у себя на столе я не обнаружил.
Подзаправившись хлебом, осетриной и сыром и узнав из «Таймс», что окружной прокурор питает надежду в скором времени доложить о подвижках в расследовании убийства Йигера, я потащился к себе наверх. Много лет назад я поклялся своему дантисту никогда не ложиться спать, не почистив зубы, но в ту ночь нарушил клятву.
Поскольку
Поваляться в постели еще минут десять мне не повредило бы, но поскольку я терпеть не могу мчаться по делам, сражаясь с застящей взгляд, как туман, утренней сонливостью, то собрал волю в кулак и согнал себя с постели.
В 10.17 я вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра и получил свой апельсиновый сок. В 10.56 допил вторую чашку кофе, поблагодарил Фрица за бекон и омлет с абрикосами и отправился в кабинет разбирать почту.
Спустился лифт, в кабинет вошел Вульф, пожелал мне «доброго утра» и поинтересовался, не было ли письма от Хьюитта по поводу ликасты нежнейшей. Верен себе. Раз я здесь, значит, меня не упрятали в каталажку, как важного свидетеля. Не побеспокоил его до одиннадцати – не имею, стало быть, никакой срочной информации. Мог бы, по крайней мере, поинтересоваться, долго ли меня мурыжили правоохранители. Вскрывая очередной конверт, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.
– Сколько продержали? – спросил наконец он.
– Всего три часа после того, как я звонил вам. Домой добрался в начале второго.
– Нелегко пришлось, наверно?
– Были моменты… Я отказался подписать протокол.
– Неглупый ход. Приемлемо. Миссис Йигер рассказала мне о твоей импровизации перед мистером Стеббинсом. На нее этот номер произвел сильнейшее впечатление. Приемлемо.
Два «приемлемо» в одном разговоре – это рекорд.
– Ничего особенного, – поскромничал я. – Всего лишь присущие мне здравый смысл и осмотрительность. Выбор был невелик: или воспользоваться ими, или застрелить его.
Я подал ему почту.
– Будут указания?
– Нет. Выжидаем.
Он нажал на кнопку, дал один длинный и один короткий звонок, вызывая Фрица с пивом, и занялся почтой. Я сел, зевнул, достал блокнот, готовясь отвечать на письма.
Зазвонил телефон. Лон Коэн интересовался, приятно ли я провел вечер в окружной прокуратуре и как это меня освободили под залог среди ночи. Я ответил, что подозреваемых в убийстве под залог не выпускают, так что я просто выпрыгнул в окно и теперь нахожусь в бегах.
Когда я повесил трубку, Вульф уже был готов диктовать, но не успел я повернуть кресло и взять блокнот, как телефон ожил снова. Это был Сол Пензер. Он хотел говорить с Вульфом. Поскольку Вульф не сделал мне знака уйти, я остался и все слышал.
– Доброе утро, Сол.
– Доброе утро, сэр. Нашел. Верняк.
– Точно?
– Да, сэр. Мастерская на Семьдесят седьмой улице, около Первой авеню. Дом триста шестьдесят два, Восточная Семьдесят седьмая улица. Зовут Артур Уэнгер. – Сол повторил имя по буквам. – Узнал его по фотографиям. Он уверен. День точно не помнит, но на прошлой неделе, то ли вторник, то ли среда, утром. Я в телефонной будке за углом.