Слишком много щупалец
Шрифт:
– Может, и пригодится, – проворчал я тоном пятиклассника, интересующегося, на кой фиг ему эта математика, если он собирается стать пожарным. – Ну, что, ты в душ, а мы в бар?
Бартоломью заулыбался, вспомнил, поганец, как мы отрывались вчера вечером.
– Я думаю, что вам лучше подождать меня здесь, – мягко, но непреклонно заявила белокурая бестия.
Я собрался было сказать ей, что нам, дабы не скучать, нужно хотя бы отыскать в телике канал с порнухой, а сделать это в Израиле не так просто. Но тут у меня резко и очень сильно
Я осознавал, что нахожусь в Хайфе, в номере отеля «Дан Кармель», и при этом видел знакомый офис с аквариумом в углу и «портретами» Властителей Древности на стенах.
И посреди этого офиса, вскинув руки к потолку, стоял высокий сутулый старикан с голым черепом. Кожа его была смуглой, глаза – черными, глубокими и злобными, а золотые часы на запястье стоили больше, чем иной автомобиль. И он гулким раскатистым голосом произносил некие слова, грохочущие, тяжелые, вызывавшие шуршащее долгое эхо.
Я не мог понять их смысла, но осознавал, что они относятся ко мне.
Хаим Шоррот, он же Джаван Сингх, он же Ирге О’Дил, находился в амстердамской резиденции Церкви Святой Воды и, судя по всему, деловито и сосредоточенно проклинал меня.
Картинка сменилась, я обнаружил, что вишу в бескрайней черной бездне, и со всех сторон на меня пялятся огромные глаза. Только глаза, без голов или тел, исполинские светящиеся шары гнилостно-зеленого или леденяще-синего цвета, жуткие и пристальные.
Меня закрутило, завертело, как сухой лист в воздушной струе, но я остался на месте. Нечто вроде затянутого на поясе каната удержало меня, и я почти увидел его – тонкая серебристая нить, уходящая куда-то вниз, в бесконечность. Напор ветра усилился, и она задрожала, растянулась, стало ясно, что «нить» состоит из множества сцепленных между собой шестиугольников.
Пара синих глаз приблизилась вплотную, я напрягся, пытаясь разглядеть существо, которому они принадлежат, но не смог. А затем во тьме распахнулась пасть, гнилостно-белая, заполненная кипящей слизью, немыслимо зловонная.
Вот тут мне впервые стало страшно, захотелось ущипнуть себя за руку и проснуться.
Нечто замелькало перед моим лицом, закрутилось золотистое полупрозрачное колесо, исчерканное корявыми символами. Пасть захлопнулась, синие глаза отодвинулись, и я подумал, что колесо мне что-то напоминает.
Но мысль сбилась, в следующий момент я вновь увидел продолжавшего декламацию Хаима Шоррота, а затем обнаружил себя в номере отеля. Бартоломью хлопал меня по щекам, а Ангелика держала в руке стакан воды, и безупречно красивое лицо ее отражало беспокойство.
Не успел я сказать, что все в ажуре, как очутился на изрытой кратерами равнине.
Багрово-коричневое небо нависало низко-низко, а земля была черной, как уголь. Там и сям вздымались столбы кипящей воды, огня или лавы, каждый толщиной с небоскреб. И меж них бродили некие существа, гигантские,
Тут пришла боль, сильная, давящая, разрывающая тело на куски.
Терпеть ее было трудно, очень хотелось закричать, но я понимал, что если подам голос, то меня заметят и вряд ли захотят преподнести мне в подарок букет и бутылку шампанского.
Серебристое облако окутало меня, смягчая муки, золотой диск возник под ногами…
Вновь Хаим Шоррот в офисе ЦСВ, наш номер в отеле, Антон и Ангелика…
Передо мной раскинулся город, выстроенный на морском дне, и совсем не людьми. Он напоминал жуткий Р’лайх, в центре которого укрыта гробница Кхтул-лу, но по всем признакам был возведен недавно. Здания выглядели целыми, водоросли росли небольшими пятачками, а не покрывали все сплошным ковром, на перекрестках торчали обелиски из белого камня.
И все же город казался даже не брошенным, а вымершим…
Я разглядел валяющий у одной из стен скелет, очень похожий на человеческий, рядом с ним другой, весь какой-то искореженный. Но тут навалилась неведомая сила, принялась мять меня и давить, и мне стало не до того, чтобы рассматривать «достопримечательности».
Видения являлись одно за другим, величественные и жуткие – город в пустыне, чьи башни были красны, словно кровь, замок на горной вершине, древний и черный, с изморозью на стенах, бурлящее зловонное болото, заполненное хищными тварями, ледяная пустыня и белые фигуры, бесшумно скользящие по сугробам, вонючая слюнявая пасть до неба…
Все это сопровождалось болью в теле и жутким шумом в голове.
Казалось, что «котелок» мой не выдержит и вот-вот взорвется.
Из иллюзорных передряг мне помогали выбраться две вещи – облако из серебристых шестиугольников, принимавшее самые разные обличья, и золотистый диск, остававшийся тем же самым, только менявший размеры. И с каждым разом я все сильнее чувствовал, что первое как-то связано с ребе Ицхаком бен Шломо, а второе – с Печатью, что вроде бы лежала у меня в кармане.
Время от времени я начинал видеть Хаима Шоррота: сначала одного, бормочущего какую-то муть, затем в компании ван Хоэйдонка и еще нескольких типов, отдающего приказы.
Затем меня вышвырнуло в реальность, и я обнаружил, что сижу на кровати в номере и мне жутко хочется блевать.
– Что с тобой? Вызвать врача? – спросил заглядывавший мне в лицо Бартоломью, и голос его прозвучал резко и неприятно.
– Не надо… – ответил я, морщась от эха в собственной башке. – Дайте-ка, я…
Я поднялся на дрожащие ноги и с помощью соратников кое-как доковылял до сортира. Там откинул крышку унитаза и принялся громко и мощно пугать крокодилов, причем меня обильно тошнило черной гадостью, подозрительно похожей на нефть. В какой-то момент даже возникла мысль – не пробурить ли в себе самом пару скважин, чтобы жить безбедно до скончания дней?