Слишком поздно
Шрифт:
Джон сглатывает и выпрямляется. Картер держит его на прицеле. Потом наводит ствол ему в лоб.
– Проси у нее прощения.
– Прости, – тут же произносит Джон дрожащим голосом.
Я вылезаю из-под него и прячусь за Картером. Растираю саднящее горло.
Картер пятится, но ствол не опускает.
– Походу, – говорит он, – у нас обоих есть секреты, которых Эйсе лучше не знать. Ты не видел меня на кухне со Слоун, а я не видел, как ты пытался на нее залезть. Согласен?
Меня сделали заложницей, предметом сделки. Что думать об этом – пока что не знаю. Однако если
Джон кивает.
– Я ничего не видел.
– Лады, мы друг друга поняли. – Стволом пистолета Картер тычет Джону в лоб, и тот упирается затылком в спинку дивана. – Но если еще раз тронешь Слоун, я даже к Эйсе не пойду, сам тебя кончу.
И не давая Джону опомниться, со всей силы бьет его в висок пистолетом. Обмякнув, Джон падает на подлокотник.
Картер хватает меня за лицо и осматривает, проверяет, не пострадала ли я.
– Ты цела? – спрашивает он.
Я киваю, и тут же из глаз начинают течь слезы. Картер обнимает меня, а я сотрясаюсь всем телом от всхлипов.
Он гладит меня по голове, шепчет на ухо:
– Слоун, мне очень неприятно просить, однако… сейчас тебе самое место рядом с Эйсой. Наверху безопасней. Иди к себе и до утра не высовывайся.
Я киваю, потому что он прав. Эйса порой сущий дьявол, но он никому в этом доме не даст навредить мне. К тому же он в отключке, как Джон.
Картер отводит меня к лестнице.
– Сотовый у тебя есть?
– Да.
– Позвони, если я сегодня еще понадоблюсь. А так – до утра, – говорит он, нежно гладя меня по щеке.
Я и забыла, что завтра мне на занятия. Завтра пара с Картером, и лучше думать только о том, что скоро я окажусь рядом с ним, вдали от этой грязи.
– Ладно. – Мой голос все еще дрожит.
Картер целует меня в лоб, а когда Джон начинает шевелиться, приходя в себя, кивком указывает на лестницу. Пора. Я поднимаюсь, потрясенная тем, как жизнь внутри дома отличается от того, что происходит вне его стен.
Обычно если на кого-то напали, об этом заявляют в полицию; тут с подобными делами разбираются в узком кругу. Пойманного на горячем не карают, а шантажируют, и я, вместо того чтобы пойти в полицию, иду к парню, который в десять раз опаснее того, кто меня чуть не изнасиловал.
Этот дом как тюрьма, и законы внешнего мира у нас не работают. Дом живет по своим понятиям.
Эйса – начальник этой тюрьмы. И все же вряд ли он понимает, что с появлением Картера его власти может прийти конец.
Надеюсь, он этого так и не поймет. Иначе нам всем несдобровать.
Глава двадцать первая
Эйса
Во рту пересохло, будто всю ночь полотенце обсасывал.
Переворачиваюсь на бок и тянусь к тумбочке, на которой Слоун всегда оставляет мне воду. Глаза не открываются, башка вот-вот лопнет, поэтому бутылку я ищу вслепую. Ага, вот она. Руки дрожат, и хочется вмазаться снова. На этот раз буду умнее, не стану предварительно нажираться вискарем, а то весь кайф себе обломаю, как сегодня.
Бутылку выпиваю махом, двумя большими глотками и, пустую, швыряю
Пить все еще хочется.
Потягиваюсь и случайно задеваю плечо Слоун. Смотрю на нее, а в башке туман, и глаза в кучу собрать не выходит. Слоун чуть шевелится во сне, но не просыпается. На часах половина пятого, значит, вставать и собираться на учебу ей через два часа.
Жду, пока глаза привыкнут к темноте, потом переворачиваюсь на бок и смотрю, как Слоун спит.
В последнее время она ложится исключительно на спину. Не на бок и не на живот. Когда я был мелким, отец тоже всегда спал на спине, даже если падал на диван, ужравшись чем-нибудь. Как-то я спросил, почему он спит именно так, и он ответил: «Надо быть начеку. Быть готовым вскочить и защищаться. А если устроишься слишком уютно, то теряешь бдительность».
Вот интересно, Слоун тоже настороже? Если так, то кого опасается? Меня, что ли?
Нет. Так сильно она меня не боится. Она меня, сука, боготворит.
Хотя раньше спала на животе. Может, купить новый матрас? Вдруг ей на этом не нравится?
А еще она раньше спала голышом, но это было год с лишним назад. Теперь говорит, типа в доме народу полно, и ей неудобно. Сначала меня это парило: залазишь на нее посреди ночи и сразу присунуть – никак, приходится сперва эту сраную пижаму снимать.
Я поворчал, поворчал, и наконец она уступила, согласившись спать только в футболке. Но все равно, мне больше нравится, когда Слоун совсем голая.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, приспускаю одеяло. Иногда мне нравится просто смотреть на нее. Думать, что ей снюсь я. Порой я ласкаю ее так, чтобы она во сне все чувствовала и стонала.
Край футболки собрался у Слоун на животе, и я приподнимаю его, оголяя грудь. Потом откидываюсь на спину и лезу под одеяло, себе в трусы. Хватаюсь за член и дрочу, глядя на спящую Слоун, на то, как мерно вздымается и опускается в такт дыханию мягкая грудь.
Слоун охуенно красивая. Длинные темные волосы, ресницы, губы… Бля буду, красивей девчонки еще не встречал. Нельзя, чтобы таким идеалом владел кто-то другой. Правда, я не стал сразу кидаться на нее. Мне нравилось, как она смотрит на меня во время занятий своими невинными глазами. Она запала на меня, а я – на нее, хотя виду старался не подавать. Сразу понял, что она не такая, как остальные телки.
То, как я зацикливался на ней, меня слегка напугало. Мне выпал шанс совратить такую красоту, и я уже больше не мог думать ни о чем больше.
До встречи со Слоун я был не из тех парней, что любят девчонок. То есть любил их, однако не так, как положено. Пользовал их, брал то, на что большинство из них годны: перепихнуться по-быстрому на ночь, иногда с утречка перед завтраком, но с восьми утра и до восьми вечера им рядом со мной не место. Если парень держит при себе девку между восемью утра и восемью вечера, он жопой думает, а не башкой.
Именно так учил меня отец.
И я напоминал себе эту истину всякий раз, как смотрел на Слоун, пока она не стала моей – всякий раз, как ловил на себе ее взгляд в аудитории. Всякий раз, как при мысли о ней в штанах у меня шевелилось.