Сломанная кукла
Шрифт:
Синие губы то, Псих!
– одергиваю себя.
Стягиваю мокрую шапку.
Коротко побрита. Это-то и сбило с толку, с самого начала!
И это отсутствие волос делает её ещё уязвимее и эфемернее.
И хочется отвесить ей леща от бешенства за свой проёб, но рука не поднимается.
Срываю с неё колом вставшие шмотки.
Присаживаясь, сдергиваю с ног термобелье...
Худенькие, тоже синего цвета ноги, покрыты мурашками. Всю крупно трясет.
Ее белые мокрые и абсолютно прозрачные трусики прямо перед моим
– Ебать!..
– злюсь я.
Да ты вообще здесь неуместна, ненормальная!
Гробовая тишина вокруг. Оборачиваюсь. Открыв рот и застыв, все пялятся на девчонку.
Самойлов роняет из рук охапку дров.
Философски дергнув бровями, Йода, засовывает сигарету в губы, отворачивается.
– Хули вы смотрите?!
– разъяренно рявкаю я.
Синхронным рывком отворачиваются все, продолжая ускоренно делать свои дела - сооружать баню по-черному, под руководством инструкторов. И стараясь делать все так, чтобы не повернуться сюда.
Беспощадно срываю все. И даже трусики с бедер, отжимаю и прячу их в карман, чтобы никто не пялился. Бюстгальтера на ней нет.
Последними срываю мокрые перчатки.
Мне кажется я помню эти пальцы. Не смотря на то, что они напряжены и сжаты, словно спазмом.
Я не смотрю ей в глаза, мне сейчас не до этого, я, блять, пытаюсь спасти это тщедушное тельце. Сколько ей лет, а?! В одежде она казалась больше размера на три! Кукла фарфоровая...
Йода бросает мне ее рюкзак.
Коротким вафельным полотенцем беспощадно растираю кожу, не трогая только грудь, которую она прячет, обняв себя.
Позволяет эту экзекуцию, не пикнув. Это больно, на самом деле. Ее кожа становится розовой.
На шее - тонкий белый ошейник. На предплечьях шрамы, словно вскрывалась.
Достаю из рюкзака сухие мужские боксеры. Натягиваю на нее. Висят как шорты. Тоненькая совсем. И как только шла, вот в чем вопрос... Рюкзак перла ещё.
Подхватываю на руки, несу под навес на свой спальник. Переодеваю шапку с себя на неё.
Кидаю ей ее рюкзак.
– Носки надень. И - в спальник свой, быстро.
Сидя упаковывается в него. Замерев, сидит обнимая колени. Пустым взглядом смотрит вперёд, на костер. зубы стучат.
– Теперь с вами...
– разворачиваюсь, на уже переодевшихся в сухие трусы пацанов.
Отвешиваю им по лещу.
– Двойка, идиоты, двойка! Вы подставили всю группу.
Вот какой наркотой их Бедолага кормил. Тестостероном! Ну все же как на ладони...
– Да чо подставили-то?
– огрызается Честный.
– Потому что знали и промолчали! А у вас компетенции такой нет - промолчать. Все здесь...
– обвожу группу рукой.
– Проверенные у психиатра люди. Прошедшие проф тесты. И подготовку. У всех здесь есть оружие.
Достаю свой нож.
– Ночью,
– Да Вы гоните, зачем ей это?!
– растирается вафельным полотенцем Радио.
– А ты знаешь кто она?! Откуда она?! Какие у нее цели?! Нормальная ли она, блять?! Или сбежала из психушки?! А может она маньяк. А может рецидивист. И ей терять нечего! А может ей свидетели не нужны? Кто это вообще?! У старших в группе могут быть ориентировки. А вы, сопливые, об этом можете не знать! И обязаны сообщать обо всем!
– Несколько дней с нами спала. Никого не прирезала...
– бормочет недовольно Честный.
– Пока вы не знали кто она. Но вы же, сука, узнали и себя сделали потенциальными мишенями, промолчав! Вы стали для нее источником опасности. Дебилы, вашу мать. Или просто так, по вашему человек скрывает свою личность и прёт сотку через тайгу зимой?! Вы за неё отвечаете?!
– Отвечаем.
– Шкурами своих братишек??
– А она мне кстати ножом угрожала… Ну не совсем - угрожала. Но - да, в общем-то… - чешет репу Самойлов.
– Вот!
– тыкаю на него пальцем.
– Вот ты чмошник… - шикают на него “пострадавшие”.
– Сам же говорил - прессанул первым! А она ножом написала просто.
– Я еще раз спрошу: шкурами своих братишек?
– одергиваю их.
Упрямо хмурясь, опускают взгляды.
– Членоголовые, блять! По спальникам!
Я, конечно, утрирую именно эту ситуацию. Но они должны понять логику. Такие милые барышни и вырезают группы в горячих точках, прикинувшись пострадавшим мирняком.
Раздуваю угли, двигая глубже котелок.
Боковым зрением вижу, как другие парни накидывают на девчонку несколько спальников ещё сверху. И она сидит в горе одеял.
Маленькая и несчастная. Изредка порхая своими ресницами.
Втихаря что-то передают по рукам ей.
– Держи, - высовывают в руки.
– Бери-бери... Ешь. Он не на тебя... Пацанов ругает...
Всхлипнув, отворачивается, слезы текут градом по лицу. Горько судорожно дышит. В руке зажата шоколадка.
О-о-ой, блять...
– вздыхаю устало.
– Не было печали… купила баба порося!
– подпирая щеку смотрит на неё с умилением Танго.
Подстава, да. Несу ей чай…
Глава 19 - Выбора нет
Я умею не плакать. Как бы не было обидно и плохо. Прятаться в ракушку, отстраняться от реальности, уходя в себя.
Но оказывается, я не умею не плакать, когда меня искренне жалеют. Это что-то совсем другое. Никакая защита не выдерживает, если внутри больно и кто-то тебя "гладит и обнимает". И меня сейчас тут многие так или иначе "гладят". Тем, что отворачивались, тем, что полная тишина в лагере и никто меня не обсуждает. Спальниками этими. Шоколадкой...