Сломанная кукла
Шрифт:
Мне хотелось отпустить ее. Быть уверенным, что ей хорошо там, где она есть.
Не вышло.
И не моя дыра в груди меня убивает даже, а ее дыра. У нее ведь такая же?
– Ручка есть у Вас и лист?
Мне приносят.
Пишу.
"Жень..."
Зависаю.
Дописываю свой номер телефона.
"...Я приезжал...".
Я не знаю что написать ей. Я вообще не по эпистолярному жанру. Я вот Мансурову могу шею сломать - это ко мне.
Но что-то надо написать. Такое… И я долго молчу внутри себя, отыскивая как и во что воплотить свою эмоцию для
"...И я обязательно приду к тебе на балет. Гордей."
Складываю. Отдаю.
– Передайте. А больше ничего не надо.
– Когда все наладится...
– взмахивает он рукой, подбирая слова своим пустым обещаниям.
– Да, конечно...
Ухожу.
Глава 38 - Чокнутая
Мой психоаналитик - пожилая женщина. Нина Семёновна. Это второй наш сеанс.
Мы сидим очень близко. Из-за моего голоса. Мне некомфортно это.
– Расскажите мне про Алишера, - прошу я снова.
– Что он такое?
Она снимает очки.
– Ты чувствуешь привязанность к нему?
– Я хочу его понять.
– Ты хочешь его понять, чтобы оправдать? Для тебя гораздо важнее начать говорить про себя, Божена.
– Я сама решу, что мне важнее.
Я говорю это без агрессии. Но Нина Семёновна, мне кажется, воспринимает это как агрессию.
А может, я стала совсем дикой и теперь не умею себя вести, если мне убрать стальную узду. Свобода выражать эмоции и ушедший страх наказания, попытка почувствовать себя равной со всеми - это все напоминает какие-то судороги! И от моих подергиваний вечно кому-то прилетает. Мой самоконтроль сломан.
Но я этого не хочу, нет. Это спонтанно.
– Я хочу полностью понять Алишера. Вы попросили меня прошлый раз обозначить цель нашей работы. Так вот - это и есть цель.
Вздыхает. Задумчиво крутится на кресле.
– Алишер - психопат. Тебе не нужно пытаться войти в его мир. Он отвратителен. Это мир аморального хищника. Тебе нужно попытаться выйти из него. Вернуться в нормальность.
– Я знаю сама, что мне нужно!
– начинаю нервничать я.
– Какой именно психопат? Я читала, они бывают разные.
– Высокофункциональный психопат. Они, как правило, интеллектуальны, они достигаторы, и у них множество перверсий. Практически всегда есть сексуальные перверсии. Я говорю на понятном для тебя языке?
– Да. Вполне. Дальше, пожалуйста.
– Что именно тебя интересует?
– Как... ммм... манипулировать психопатом?
– С психопатом нельзя поддерживать никаких связей. И пытаться им управлять - тоже. Он переиграет нормального человека. Потому что в его мире нет ни одного ограничения, которые есть в нашем. Ему не ведомо понятие совести, этики, морали, кодекса чести. Он достоверно это все исполняет на публику, но когда идёт к личным целям, это никогда не ограничивает его. Люди для него лишь средства достижения цели, развлечения и объекты.
– Вы мне не помогаете, - хмурюсь разочарованно.
Я это все знаю и сама! Быть может не могу облечь в такие слова. Но знаю
– Божена, можно я задам вопрос?
– Ладно.
– Он подвергал тебя сексуальному насилию?
Это раздражает! Но я решаю ответить. Может быть, это как-то поможет ей описать его для меня детальнее.
– Только в качестве своих игр.
– Ммм... что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что секс сам по себе его не увлекал. Но его увлекала моя паника. И пока паники было достаточно без прикосновений, он не прикасался.
– Расскажи об этом.
– Когда он меня похитил, то правила его игры были такие - если я буду безупречна как балерина, то он вернёт меня домой. Я была безупречна. Я репетировала по десять часов , готовясь к его приездам. Но в какой-то момент, спустя месяцы, я поняла, что не вернёт. И устроила истерику, отказалась танцевать. Тогда правила игры изменились, и он сказал, что не тронет меня как женщину, пока я буду безупречна. И я снова была. Долго. Но в какой-то момент случился нервный срыв, и я набросилась на него. Тогда... И правила игры изменились снова!
– срывается мой голос.
– Правила ужесточались каждый раз, чтобы у меня был достаточный уровень ужаса перед ним, и я репетировала, как чокнутая и выдывала ему личный "Большой балет". И он всегда чувствовал, если я пытаюсь играть этот ужас, чтобы он не затягивал удавку. И тогда... наказывал.
– Что ты чувствуешь, когда рассказываешь об этом?
– Да какая к черту разница?!
– шепчу я.
– Раздражение я чувствую! Раздражение, что мне не помогают! Что переводят тему! Что... Расскажите мне про него что-то такое, чего я сама не знаю!
– требую я.
– Нам предстоит встреча. Я хочу быть сильнее него.
– Не нужно волноваться, Божена. Мы все на твоей стороне. И хотим помочь.
Она что-то пишет себе в блокнот.
– У тебя есть проблемы со сном, я прописала тебе несколько препаратов...
– отрывает листок.
– Сеанс закончен, - встаю я.
Мне не нужен психолог. Мне нужна Диляра Зольникова! Она понимает... А это все потеря времени. А у меня ещё репетиция.
Хлопаю дверью.
С нами безвыездно живёт три человека прислуги. Они как серые тени, стараются не попадаться на глаза. У них форма цвета наших стен. Этот цвет называется "пудровая орхидея".
И сейчас, вылетая, я натыкаюсь на женщину, выбивая у неё из рук поднос.
Все с грохотом летит на ковер.
– Простите...
– присаживается она, чтобы собрать.
– Это вы - простите, - помогаю ей.
– Ну что вы? Я сама все уберу.
За этим нас застаёт мама.
– Божена?
– растерянно.
Поднимаюсь.
За плечи мама отводит меня подальше.
– Папа приехал. Поужинаешь с нами?
Отец не жил с нами постоянно с тех пор, как только его карьера пошла вверх. Обычно приезжал несколько раз в месяц, иногда на день, иногда на два. Мама говорила, что с его работой иначе никак.
Киваю.
За обеденным столом - отец, мама, я и мой брат Филипп. Ему шестнадцать. Мы сидим с ним напротив друг друга.