Сломанная подкова
Шрифт:
— Все в порядке.
— Говорливый немец попался или молчун?
Локотош махнул рукой.
— Заговорит! А мы с Апчарой славно беседуем. Она мне все рассказала. Бедняжка, сколько пережила за эти дни!
— Еще удивляюсь, как вынесла. Хрупкая девушка...
— На войне все выносят, кроме смерти. Правильно сделал, что пристроил ее в полку. Пока пусть побудет. Выпадет случай — отправим домой.
— Я уж ее зачислил на довольствие. Беда только — юбок нет и обуви подходящего размера.
— Скажи спасибо — сама дела.
— Конечно. «Эх,
— Откуда ты это знаешь? — встрепенулась Апчара.
— Альбиян рассказал. Жалко твоего поэта, глупо погиб. Но, считай, мы за него расплатились. Вон лежит мертвый немец.
Доти возразил:
— Фашисты еще долго будут расплачиваться. Всех солдат перебьем, и то еще большой долг останется...
В тот день, когда Кошроков узнал, что к нему едет жена, его Узиза, был получен приказ о выступлении дивизии. Однако начальство не возражало, чтобы батальонный комиссар задержался на два дня и повстречался с женой. Но Доти сам не захотел оставаться. Он боялся, что полк пойдет в бой и комиссар упустит возможность хоть немного поквитаться с немцами. Он должен быть каждую минуту с полком.
— Ты знаешь, что сказал немец? Научим, говорит, вас воевать... А ты толкуешь про долг. Если так пойдет дело и дальше, боюсь, что должок будет расти и расти. Сталинский приказ ты читал?
— Читал. И не только сам. Я читал его во всех подразделениях. Я ведь сюда пришел с переднего края. Бойцы полны решимости стоять насмерть. Вот Альбиян здесь недавно был, брат Апчары. Он выступил и сказал: «Немцер много, но мин у нас больше. Хватит на всех немцев». Так же думают и другие. Трусов нет. Уверен, быть нам гвардейской дивизией. Я попросил редактора дивизконки напечатать нам побольше наградных бланков. Воевали всего два дня, а к наградам представлены уже десятки отличившихся бойцов и командиров. Через неделю их будут сотни...
— А продержимся мы неделю?
Кошроков опешил от такого прямого вопроса.
— Есть приказ...
— Если бы приказ заменял все, чего нам не хватает... Кавалеристы с саблями против танков... Пленный грозится, что завтра нас смешают с землей. Они подтягивают танки, артиллерию, тяжелые минометы. Они же закованы в броню. Миной их не возьмешь. Мужества у
7*
нас много, но броня не помешала бы нам. Где прикрытие с воздуха? Где защита?
— В приказе сказано все...
— Немцы уже подходят к Армавиру. Окопы... Ростов был весь в окопах. И Дон — немалая водная преграда... Не удалось остановить немца. Дайте нам немецкую кавалерию, чтобы был бой равных с равными, чтобы мог быть только один перевес — мужество, умение...
Кошроков внимательно слушал капитана, не перебивал его, хотя и не соглашался с ним. Он старался понять Локотоша, кадрового офицера, который слишком близко принял к сердцу слова пленного немца. Как военный, должен он знать, что мужество, решимость, стойкость удваивают силы...
— Мы все думали: будем воевать по твоему принципу— танки против танков, авиация против авиации, кавалерия против кавалерии,
— Вот именно. Страна действительно не безгранична, отступать некуда. Где-то мы должны остановить врага. Где — не знаю.
Апчара, чтобы разрядить обсгановку, побежала, не спросив разрешения, принесла две посылки из своих запасов и тот же большой ящик вместо стола. Открыла бутылку вина, налила в пластмассовые стаканчики. Но спор так захватил комиссара и заместителя командира полка, что никто из них не притронулся ни к еде, ни к вину.
Доти затянулся цигаркой раза три подряд. По лицу было видно, что напрягается, подбирает слова для продолжения разговора.
— Знаешь, что я тебе скажу? Чтобы знать, что делается за горой, надо подняться на гору. Может, там скот пасется, может, люди лес рубят. А мы с тобой гадаем вслепую. Ты взберись на вершину, откуда на мир смотрит Сталин, поставь себя на его место и задай себе вопрос, как ты поступил бы на его месте. Я не знаю, как выглядит мир, за которым следит Сталин, но верю, что иначе и я бы не поступил. Вышли бы мы с Германией один на один на поле битвы, я уверен, мы бы ее положили на обе лопатки. Положили бы в первый же месяц войны. В этом у меня нет сомнения. Но Гитлер раскрыл звериную пасть. «Дайте мне что-нибудь съесть, иначе укушу кого пожирнее...»
А кто пожирнее? Англия и Франция. Они схватили Судетскую область и бросили ее хищнику в пасть. Зверь проглотил кусок мяса. Аппетит разыгрался. Захотелось еще, тогда ему — Австрию. Будь здоров. Волк видит, нет охотников поблизости. Никто в него не стреляет. Подавай ему Польшу на подносе, Чехословакию, а там Румыния, Венгрия, Югославия, Болгария... Хищник вошел во вкус. Ему подавай теперь вина.— Доти протянул руку к стаканчику, сделал глоток, как бы подтверждая свои слова, и вскоре поставил стаканчик, чтобы продолжить мысль.— Но мы — огромная страна, не по горлу хищнику. Какая-нибудь кость ляжет ему поперек горла.
— От Бреста до Дона какой кусок отхватил — а кости не повстречал.
— Как не повстречал? Он уже обломал зубы. Еще и не так обломал бы, если бы не фактор внезапности...— Доти взял кусок копченой колбасы и начал его с трудом разжевывать.
— Фактор внезапности! Мы видели, что они идут, а нам твердят: «не поддавайтесь на провокацию», «не поддавайтесь на провокацию». Немец из пушек бьет, а нам комиссар полка не разрешает отвечать огнем — провокация...
Апчара вспомнила слова Бекана Диданова о ноше, с которой надо переходить поток.