Сломанное небо Салактионы
Шрифт:
– Поэтому вам не хватает электроэнергии? – саркастически заметил пилот.
Абуладзе сложил ладони на животе:
– Ну да. Ячмень дает два урожая в год. Солод получается божественный. Хмель… Это – мой секрет.
Геолог вздохнул.
– Так вот что это за запах, – Кутельский сделал глубокий вдох.
– Пиво продаете? – Моника с улыбкой посмотрела на пузико геолога.
– Только туристам, – Лев Саныч вздохнул еще раз, – То, что остается. Идемте, я вас угощу!
– Лев Саныч, но здесь придется навести порядок, –
– Это – котлы, а не бочки.
– А мое рабочее место где?
Геолог нетерпеливо ткнул в темноту под антресоль по другую сторону флаера:
– Там и склад, и опреснитель, и генератор, и подъемник… Я ничего не трогал после Юры.
Они вернулись в дом. Абуладзе извлек из холодильника бутыль из-под воды, наполовину заполненную янтарного цвета напитком, нацедил три стакана пива.
Один подал Монике, стоявшей у кухонного стола, второй отнес севшему на стул пилоту.
– Как оно?
Девушка дождалась, пока Чарли оценит напиток. Лишь когда тот одобрительно крякнул, пригубила и, дождавшись, когда внимание мужчин сосредоточится на ней, эротично слизнула кончиком языка пену с верхней губы.
Кутельский допил стакан залпом, вскочил, наклонился за рюкзаком:
– Моя комната где?
– Справа, – отозвался Лев Саныч.
По пути Чарли зацепился рюкзаком за стеллаж, внутри что-то звонко и нехорошо звякнуло.
– Ой!
Испуганный Кутельский, не глядя ни на девушку, ни на геолога, быстро юркнул к себе в спальню.
– Еще один загадочный клоун, вы давно знакомы-то? – улыбнулся Абуладзе.
– Не. Недавно. На корабле познакомились.
Моника покраснела, словно была в чем-то виновата, и отвернулась, собираясь уходить. Геолог проводил ее плотоядным взглядом.
Потом посмотрел на формулу, застывшую на мониторе.
«Так-так. Если эта формула неправильно описывает гравитационное поведение обеих Салактион, значит геологическая модель планеты неверная. И гибсоний я ищу не там, где следовало бы. М-да. И попка хороша. И веночек из ромашек – самое то…»
Глава вторая. Композитор
Вроде бы ничего особенного, но уснуть в первую ночь на новой планете способен только обладатель кожи слона и нервов, толщиной с канат.
Кутельский не имел ни того, ни другого. Наоборот.
Ворочаясь в своей постели, Чарли вспоминал о том, как его родители в один голос твердили, что у сына чересчур тонкая душевная организация.
«Очень может быть…»
Но пилотом истребителя космического флота Кутельский стал вопреки желанию родителей.
«Хотя зачем себя обманывать? Я же видел свое досье. «Неуравновешен. В экстремальной ситуации теряется. В быту склонен к меланхолии. В бою на Эгаро проявил героизм. Награжден медалью за храбрость».
Чарли вздохнул, сел: «Нет, уже не уснуть».
Пилот оделся и направился в ангар. После тщательной инвентаризации он навел порядок среди инструментов и оборудования. Теперь все было отсортировано по размеру, отмыто, вычищено. Все, что можно было упаковать, Кутельский аккуратно обернул в пластик. Несколько раз пилот обошел стеллажи, запоминая, что где лежит. Кое-что подписал маркером. Окинул взглядом плоды своего труда. Идеальный порядок.
Затем настала очередь техобслуживания флаера. Геолог не ухаживал за аппаратом, и, оставшись без хозяина, гидроплан местами заржавел. Кутельского удивили турбовинтовые моторы в гондолах, хотя данная модель обязательно оснащалась стандартными плазменными двигателями. «Плазма» позволяла покидать пределы атмосферы. Кутельский прикинул, что можно добраться даже до Салактионы-2. Пара «родных» движков в оригинальных ящиках отыскалась в дальнем углу между цистернами, полными топлива. Все – в заводской смазке.
«Разбудить Абуладзе, спросить, что за хрень?»
Вместо этого Чарли вооружился шлифовальным аппаратом. Уже счистив ржавчину, с опозданием понял, что жужжанием шлифмашины мог разбудить не только геолога, но и Монику.
Тут пилот испытал укол ревности: «Ей интереснее с этим старым козлом! Формулы, константы… А я что? Простой пилот. То взлет, то посадка… Анабиоз».
Кутельский укладывался спать в выделенной геологом комнате. Сон не шел, злость и ревность мешали отдаться в объятия Морфея, несмотря на усталость.
Чарли пошевелил раненой когда-то рукой. Она зажила и вызвать жалость у бесчувственной Моники никак не могла. «Ну вот, допрыгался. До любви через сочувствие».
За стеной спальни непрерывно и надоедливо журчало. Уходящая Салактиона-2 утягивала за собой лишнюю воду. «Какой тут к свиньям собачьим сон?! – Чарли Кутельский вскочил с койки, – я – боевой пилот, подумаешь, списан по ранению, теперь должен летать в этом медвежьем углу, да еще и на полставки, и на птичьих правах! Получался каламбур. Пилот на птичьих правах. Но на гражданке все так начинают. И приходится подчиняться непонятно кому. Все! Хватит! Выспался!»
Он извлек из рюкзака заветный сверток, выглянул в лабораторию. Абуладзе храпел так, что свет от непогашенного экрана дрожал. Чарли с неприязнью посмотрел на рыхлое брюхо геолога. «Накрылся бы он одеялом что ли? Для приличия. Какая тут гравитация? 87 процентов от земной стандартной? Значит, лишний вес без спортивных занятий скоро станет и моей проблемой! И Моники тоже».
Пилот распахнул дверь и обмер на пороге.
«Вот так рассвет! Кр-ра-со-ти-ща!»
Платформа плыла в розовом тумане. Как плот, на котором вместо флага на перилах сохли трусики Моники.