Сломанное небо Салактионы
Шрифт:
– Согласен.
– Профессор, а мечта у вас есть?
Абуладзе не ответил и пристально посмотрел в лицо Роверто. Глаза девушки светились азартом.
– Раскрыть тайну двойных планет! – вместо него ответила Элизабет. – Но согласитесь, если мы подружимся с местными, а они наверняка знают свою планету лучше нас, то вы легче достигнете обеих целей! Найдете если не гибсоний, так что-нибудь еще!
– Вы думаете?
– Уверена! – Элизабет встряхнула волосами. – Потому нам лучше сотрудничать!
Цунами прилива оборвало разговор. Абуладзе и Роверто остановились у перил. Моника вышла из домика за приземлившейся ракетой, подошла к ним. С перекошенным лицом профессор смотрел на водоворот у опоры.
– Что случилось, Лев Саныч? – спросила Моника.
– Вот эти темные блики, Лиза, Мо, на самом деле какого цвета?
Моника присмотрелась:
– Зеленого.
– Мне тоже так кажется, – подтвердила Роверто.
– Зигрит? На высоте трех километров? Он должен был раствориться! Черт!
– Такого раньше никогда не было? – тревога профессора передалась Элизабет.
– Никогда! Две семьсот для него предел высоты.
Едва Абуладзе прикрыл за вошедшими дверь геостанции, настенный компьютер принял новое сообщение.
– Салактиона-1! Прием! Говорит, Норгекараван-74, капитан Коглер. Господин Абуладзе. Мы не получаем никаких сообщений. Ни ваших, ни со второй Салактионы. Мы считаем, что ситуация чрезвычайная, о чем сообщили на Хэнкессу. Мы больше не можем оставаться на орбите. Нам приказано возвращаться. Ждите корабль с помощью. В первую очередь спасатели полетят на «вторую», там больше народу и у них дефицит воды. Надеюсь, вы сумели спасти команду и пассажиров нашего шаттла. До встречи!
Кутельский сел в кресле профессора, последовательно согнул три пальца на левой руке:
– Сигнал бедствия шаттла раз и два, доклад Моники – три. Все сигналы из стратосферы. Может, это у «Норгекаравана» проблема со связью?
– Но с Хэнкессой они на связи? – Абуладзе печальными глазами посмотрел на девушек.
Мысль, мешавшая сосредоточиться, наконец, созрела. Профессор взял в руку ладонь пилота и загнул тому четвертый указательный палец:
– Первое сообщение Моника отправила, едва увидела аборигенов. И в этот момент в нее попала молния.
Кутельский, не моргая, уставился в глаза Абуладзе.
– Профессор, молния?
– Да! – Лев Саныч повысил голос. – Коллеги! Молния, одновременно обесточившая Монику, челнок на орбите и всю электронику здесь, не случайна. Кто-то отреагировал на встречу Моники с аборигенами, лишил нас связи и окутал планету неизвестным полем. Мы заперты. И уровень зигрита, похоже, повышается.
– И что? – воскликнула Элизабет. – Как вы формулируете задачу, профессор?
Абуладзе промолчал, потому Роверто ответила на свой
– Мы должны найти того, кто запер нас на Салактионе и понять, почему?
Часть вторая. Трудности перевода
Глава шестая. Пленница
Что-то горело. Чарли Кутельский никак не мог понять: снится ли ему это или происходит наяву. Пилот находился в том пограничном состоянии, когда грань между реальностью и иллюзией истончается, почти исчезает. «И все-таки… Чем так пахнет?»
Запах плавленых проводов проник в ангар, и Кутельский сел на раскладушке. Прислушался. Волны плескались о борт гидроплана, но за стенкой, в домике геостанции, что-то шипело. «Она же робот», – вспомнил Чарли, застегивая рубашку. Он представил себе жужжащие под кожей Моники механизмы, внутренне содрогнулся и направился к выходу из ангара.
Когда Чарли вошел в дом, Элизабет Роверто хлопотала у плиты спиной к нему, а Моника, сгорбившись, сидела перед верстаком, на котором в идеальном порядке стояли колбы с жидкостями и лежали крошечные куски породы. Моника смотрела в микроскоп, а рядом на стеклянной подставке крепилось что-то белое и круглое. Кутельский разглядел микро-разъем, подошел ближе и ахнул.
С подставки на него смотрел глаз Моники. Девушка оторвалась от микроскопа, взглянула оставшимся глазом на пилота:
– Доброе утро, Чарли!
При виде пустой темной глазницы Кутельского передернуло от отвращения. Он суетливо застегнул на выцветшей форменной рубашке предпоследнюю пуговицу:
– Привет…
– Извини, придется потерпеть. Не слишком эстетично, но это ненадолго.
Чарли не ответил. Роверто обернулась с подносом, на котором румянились небольшие котлеты.
Из-за спины пилота хлопнул дверью душевой Лев Саныч Абуладзе.
– Вот это я понимаю! – профессор шумно принюхался и вытер руки о шорты.
Панели кухонных шкафчиков сияли, стол блестел, посудомойка журчала. Роверто перемыла посуду и отсортировала чашки к чашкам, бокалы к бокалам. Для эстетики освободившиеся поверхности Элизабет украсила салфетками из белого хлопка – об их существовании Кутельский не подозревал. «А профессор? Наконец-то, хоть кто-то поставил на место этого неряху!» – Чарли обернулся к Абуладзе – хмурый профессор скептически рассматривал рабочий стол и еле сдерживался от комментариев. Рабочий беспорядок в целом был сохранен, но образцы породы Роверто и Моника сгруппировали в линейном порядке, инструменты уложили компактно, а пыль и грязь удалили. Недовольный Лев Саныч наклонил голову к плечу, но помалкивал. Роверто проследила его взгляд.
Конец ознакомительного фрагмента.