Сломанное небо Салактионы
Шрифт:
На Чарли обрушилась стая колибри, вставших на защиту своего дерева.
– Кобель! Формулы?! – рычал пилот, отмахиваясь от птиц обеими руками, ветку ему отломать не удалось. – Уравнения?!
– Ну, перестаньте! Пожалуйста!
Моника заплакала. Мужчин это не тронуло.
Пилот настиг профессора и ткнул его кулаком в шею. Абуладзе обернулся и неожиданно шагнул навстречу Чарли, схватил субтильного пилота в охапку, сильно прижал к себе, не позволяя двигать руками.
– Старый
Чарли попытался укусить противника, не удалось, тогда он плюнул в лицо Льву Санычу. Тот попытался утереться плечом, ослабил хватку, но Кутельский вырываться не стал, а дернулся всем телом. Абуладзе на ногах не устоял. Противники упали и покатились по земле.
– Она – ангел, моя муза! – слезливо сипел Чарли.
Он был сильнее, но Абуладзе тяжелее и быстро оказался сверху.
– И чего? Ну, ты трахнешь ее, а что потом? Ангелы не какают, музу не трахают…
Кутельский в ответ дернулся, но освободиться из захвата не смог. Лев Саныч прошептал ему в ухо:
– Как сказал классик, девки существуют для того, чтобы их…Тискать…
Чарли забился под ним, а Абуладзе беспощадно продолжил:
– И … Им это нравится… Ничего я такого не делал, чтоб она не …
Кутельский сумел высвободить правую руку и коротко ударил профессора в ухо. Вырвался, оказался сверху и заработал кулаками. Абуладзе пинком в пах перебросил соперника через голову.
Схватка утомила обоих, и противники поднялись не сразу, а с коленок, упираясь в землю руками. Чарли утер разбитый нос тыльной стороной ладони, размазал грязь по лицу и принял боевую стойку.
– Чарли, допустим, вы меня сейчас победите. И что? – Лев Саныч распахнул объятия, демонстрируя грязный живот. – Я просто упаду на вас своими ста килограммами, и как вы из-под меня выберетесь?
Кутельский, молча, с кошачьей грацией, сделал шажок вперед.
– А мне падать нельзя, – как-то совсем уж по-стариковски заключил Абуладзе и прижал правую ладонь чуть ниже груди.
Чарли выпрямился, его боевой пыл куда-то испарился.
– Сердце – слева! – заметил он.
– Это – не сердце. Ребро! – Лев Саныч завел руки за спину. – Вот, можете потрогать.
– У вас сломано ребро? – не поверил пилот.
– Не сломано, оно просто отвалилось. От грудины. Трогайте не бойтесь, это не больно – здесь нет нервных окончаний.
Пилот осторожно нащупал на животе профессора твердый отросток:
– И чего?
– А ничего! В моем возрасте хрящевые ткани не восстанавливаются. Вот и болтается.
– Но можно же что-то сделать?
– Скобу поставить. В стационаре. А у меня денег нет. И потом контракт надо добить. Все потом! Так что вы поосторожнее
– Ладно, профессор.
Кутельский поморщился. Коленки саднили. Он наклонился, оперся о них руками.
– Девушку мы, похоже, обидели. Где она кстати? – заметил профессор и закричал: – Моника-а-а!
Они доковыляли до места начала схватки. Майка Моники болталась на ветке. Лев Саныч своим коронным жестом потер переносицу.
– Интересно. Она полностью разделась, чтобы привлечь наше внимание, а мы…
– Ее не заметили, – с грустью в голосе закончил фразу Кутельский.
Они обыскали станцию, флаер, осмотрели пустой шлюз… Моники не было ни на пляже, ни в роще, ни в ангаре.
Грязь сделал обе нелепых, полностью противоположных друг другу фигуры, похожими. Кожа грузного Абуладзе потемнела. И загорелая кожа Чарли, худого, в изорванной форменной рубашке и шортах без пуговиц на ширинке так, что их приходилось придерживать руками, весь в ссадинах, посветлела.
Наконец, оба остановились на платформе. Помолчали, глядя через перила.
– Разрешите облететь скалы? – нерешительно попросил пилот.
Он стянул с перил трусики Моники, скомкал их и утер предательски стекавшие по грязным щекам слезы.
– Не сейчас, – профессор ткнул пальцем в небо, – Этого в путеводителе нет.
На мгновение Кутельскому показалось, что он смотрит не вверх, а вниз, не в небо, а в его отражение в воде. Невидимая капля ударила в небосклон, покрыв его рябью, небесные волны мгновенно свернулись катышками одинаковых серых облаков. В лучах Гизы барашки облаков отбрасывали розовые тени. Немедленно заморосил мелкий теплый дождь. Реагируя на датчики, стеклянные панели на крыше ангара щелкнули и повернулись боком, пропуская к посевам Льва Саныча живительную влагу.
– Она не могла уйти далеко, – Абуладзе за плечо повернул к себе Чарли, – Собираемся, маэстро, и очень быстро. Маски, веревки, аптечка. Моника где-то внизу. Нам нужно успеть догнать ее.
– Есть!
Они уже подбегали к дому, когда внутри здания тренькнул сигнал входящего сообщения.
– Что за чертовщина? – нахмурился Абуладзе.
Неизвестный четырехбуквенный код мерцал на мониторе космической связи.
– Это что? Сигнал бедствия? – Профессор беспомощно тыкал кнопки на блоке управления, но сообщение не открывалось.
– Нет! В сигнале бедствия используются другие буквы. Дайте я! – Чарли надоела растерянность Абуладзе, и он отодвинул профессора плечом. – Мы так его не расшифруем. Надо перебросить на компьютер.
Пилот нажал клавишу выгрузки сообщений:
– Там приличный видеофайл приложен… Зашифрован. Эх, не вовремя!
За окном сверкнула молния. Что-то щелкнуло. Все освещение и экран на стене отключились. С тихим завыванием вырубилась станция связи.
– Не вовремя! – повторил Абуладзе.