Сломанные вещи. Часть 4 из 4
Шрифт:
Улыбаюсь в ответ. Максимальная расслабленность, я справлюсь.
– Это очень дорогой предмет, существующий в единственном экземпляре. Можно сказать, статусная вещь. Ты же знаешь, в нашем обществе – которое ведут к светлому будущему убийцы и насильники – такое ценится очень высоко.
Отец качает головой, бормочет:
– Что ты несёшь…
– Что до репутации… Ты же понимаешь, что мне – грязной девке, как ты сам говорил, – это совершенно всё равно. Мне и так падать некуда. В отличие от тебя.
Не сдержавшись, я всё же отступаю на шаг. Вряд ли сейчас
– Алетейя, хватит выдумывать! – отец раздражённо закатывает глаза. – Я никогда такого не говорил! Я не понимаю, зачем ты сочиняешь все эти истории. Почему тебе так приятно поливать меня грязью?!
Голос-в-голове бормочет тихо – как запуганный до предела человек, который всё же старается помочь советом: Не позволяй втянуть себя в этот разговор! Ты наизусть знаешь, как он будет развиваться, это ловушка. Всё по одной схеме, а потом окажется, что виновата во всём только ты – неблагодарная тварь. Не поддавайся эмоциям, не возражай, это пустая трата времени.
И не буду возражать. Пусть болтает. Главное – поверил ли он в серьёзность моих намерений? Кажется, что нет. Кто я против него? Глупый ребёнок.
– Хорошо. Пусть. Ты ничего такого не говорил. Это не важно. Единственное, что важно, – сделка.
– Что это? Сейф? Или… банковская ячейка?
От страха сердце подскакивает и застревает в горле. Нет, он не найдёт его. Я всё сделала правильно.
Голос-в-голове шипит в панике: Откуда ты знаешь?! У тебя нет никакого опыта в этих криминальных делах, ты не знаешь, как правильно! А он всю жизнь имеет дело с преступниками. Он найдёт, всё найдёт!..
Я смотрю в глаза отца, чем-то похожие на мои. В их глубине плещется власть – абсолютная власть надо мной.
– Значит, ячейка. Которую ты ещё не активировала, так? Что ж. Ты отдашь мне её, Алетейя. Номер и пароль. Ты прекрасно знаешь, что я не признаю половинчатых мер.
Демонстративно колеблюсь. Конечно, я готова отдать копии, но нельзя соглашаться слишком поспешно.
– Договорились. Если ты вернёшь мне этого робота, получишь все данные. Всё будет тихо, мирно, как и раньше. Я даже не работаю в «Психушке», теперь я вполне порядочный член общества. Могу как-нибудь появиться с тобой на новогоднем аукционе у мэра. Обещаю быть красивой и улыбаться, – я растягиваю губы, показывая, как именно.
Отец легко улыбается в ответ.
– Хорошо, милая, я никогда не мог тебе отказать! Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы порадовать мою малышку.
Он спускается с трона – то есть моего стула – и направляется к двери. У самого выхода оглядывается.
– Долго тебя ждать?
От резкого тона вздрагиваю.
– Д-да, конечно.
Куда мы поедем? Он даже не сказал. Впрочем, как обычно. Зачем что-либо сообщать Алетейе, если господин Александэр уже всё решил?
Торопливо провожу по контурам ножа в заднем кармане, но всё-таки вынимаю его и оставляю на стуле.
86.
Водитель отца кланяется мне отработанным движением.
Никогда он мне не нравился и, кажется, это взаимно. То ли дело дядюшка Стефан, который был в моём детстве. Открытый, весёлый человек. Я его любила. Может, дело в том, что сейчас я разучилась любить. А может, в детских воспоминаниях всё кажется лучше, чем было на самом деле. Возможно, он улыбался мне только чтобы не потерять хорошо оплачиваемую работу, а я по наивности не понимала этого.
На заднем сиденье автомобиля отец сразу погружается в данные на экране электронного браслета, что-то нажимает, сосредоточенно хмурится. Деловой человек. Я отворачиваюсь к своему, правому окну. Провожу пальцем по холодному стеклу. С той стороны идёт дождь.
Вот так, значит. Взяли и забрали его. Ради денег. Могут сделать с ним что угодно. Капли бьют и бьют в стекло, но они так ничтожно слабы. Как и я. Слабая, жалкая, ни на что не годная. Я обещала помочь ему – как смешно! Я никогда не могла помочь даже самой себе.
Со стыдом вспоминаю, как вчера Син не хотел уходить из дома, а я настояла. А ещё раньше сказала ему, что нечего пускать корни в моей квартире. Проклятье! Жмурюсь, не желая видеть этих воспоминаний, требуя отменить их. Я должна была сказать совсем другое – как я ценю его, как он важен… Но не сказала. Выгнала «прогуляться». Дура!
А если они его убьют? Ну, или всё всплывёт у военных, суть та же самая. У меня ничего больше нет. У меня не получилось помочь Дэну. Не получилось помочь Сину. Если я исчезну прямо сейчас – от моего существования не останется ничего полезного.
Слева раздаётся писк браслета, и я кошусь на отца, всё так же сосредоточенного над экраном. Какой у него план? Да, сейчас он согласился помочь, но это ещё ничего не значит, расслабляться нельзя, потому что отец легко сделает по-своему и скажет, что не так меня понял, что «мы же договорились», «ты же согласилась с моими доводами» или просто посмеётся над «моей глупенькой девочкой».
И я смирюсь, что я – глупая, маленькая «малышка», ни на что не способная повлиять. Так всегда: стоит отцу сказать пару фраз, как я уже верю всем его словам обо мне. Вот и сейчас – я уже вновь превратилась в жалкую уродину, у которой «не складываются отношения с мужчинами». «Крысиная мордочка», маленькая грудь, кривые худые ноги… Кому такая может понравиться? Я уж не говорю о любви, нет. Поставить в один ряд меня и чувство любви – смешно.
Ещё и Голос-в-голове подливает масла в огонь: Думаешь, робот счёл тебя привлекательной? Интересной? Хоть в чём-нибудь? В сексе? Ой нет, не смешите меня! А то лопну, и что ты без меня будешь делать? Вообще съедешь с катушек, вздумаешь устроить свадьбу с роботом. Ох, Лета, как же это банально – разыграть любовь для некрасивой дурочки, и она сделает всё, что угодно. Всегда срабатывает, да? А с другой стороны, он ведь и не говорил тебе ничего подобного. Ничего не обещал. Ты сама всё придумала, и сама в это поверила.