Словенка
Шрифт:
— Ну, видела ли Рагнара, — набросилась на девку с расспросами свейка. Глаза у неё блестели, а пальцы дрожали.
— Видела. Он у леса Идунн, только…
— Что только? Говори же, Герсла!
— Правы вы были. Дерутся они.
— А Олаф, — сердце у Эймунды упало; не договорила она.
— Трое их там. Рагнар, Олаф и Кнуд.
— А Белобожник-то что там делает?
— Суд вершит, смотрит, чтобы до смерти друг друга зашибли.
Свейка бросилась во двор; Гореслава слышала, как она что-то кричала Дану. Скоро корел вывел за ворота лошадь; вслед за ним вылетела Эймунда
— Верхом ездить умеешь? — бросила служанке свейка.
— Умею, только в печище и Черене лошади смирнее.
— Не бойся, Рамтера ещё никого не скинула. Даже Эдда её не боится. Хотя вы, словенки, такие пугливые, только на повозках ездите. Забирайся скорей на лошадь, покажешь, где дерутся.
На лошадином крупе ехать было неудобно: Эймунда пустила Рамтеру крупной рысью.
Свейские лошади резко отличались от словенских. По-видимому, когда-то несколько животных привезли с собой со своей родины первые поселенцы, но с тех пор кони мало изменились. Лошади эти, крупные, с обросшими копытами и густой шерстью, отличались, между тем, красивой головой и лебединой шеей. Таких коней высоко ценили на Западе.
Рамтера была относительно небольшой рыжей кобылой с белой отметиной на морде. Эймунда её очень любила.
Лес Идунн, названный так из-за старой дикой яблони, растущей на опушке, раскинулся вдоль соснового подлеска неподалёку от Сигунвейна. Осенью в нём почти не бывало грибов, зато летом, по рассказам Эрика, часто забегавшего на Гаральдов двор, чтобы поболтать с Гореславой, там было много сладкой ягоды.
Эймунда остановилась у опушки и вопросительно посмотрела на служанку.
— Они там, в двух шагах отсюда. Дерутся на палках. Даже с опушки видно.
Действительно, между прозрачными рядами деревьев мелькали тёмные рубахи.
Свейка соскочила с лошади и побежала к лесу. На бегу она крикнула Гореславе: "Скачи к Ари, скажи, что я велела ему приехать сюда. А если вернулся Гюльви, то передай ему то же самое. Только этот старик может их остановить".
Гореслава не ожидала от Эймунды такой прыти, с которой та скрылась за деревьями. Но не разнять ей противников, это девка точно знала.
Рамтера стояла, уныло понурив голову. Казалось, её усыпил редкий белесый туман, выползавший из болотистого овражка. Когда Наумовна дёрнула её за повод, кобыла прянула ушами и подняла голову. Гореслава с трудом забралась на её широкую спину и ударила пятками по лошадиным бокам. Она соврала свейке, сказав, что умеет ездить верхом. Ну, Увар пару раз вместе с другими девками катал на своём белом жеребце, да в Черене Изяслав, смеясь, разрешал проехать пару шагов вдоль реки на коне-огне. Но ехать нужно было. Наконец, Рамтера поняла значение пинков и понуканий и потрусила к Сигунвейну. Постепенно кобыла окончательно очнулась ото сна и перешла в лёгкий галоп. Со стороны это выглядело очень забавно: девка верхом на огромной рыжей кобыле, такая маленькая по сравнению со своей лошадью.
Сосновый ерник промелькнул за одно мгновение, и Гореслава скакала уже по Сигунвейну. Во время скачки девка подумала, что
Часть свеев уже возвратилась из моря и сушила сети на киях.
Эрика она встретила возле двора его отца, Йонаса. Он чистил отцовских лошадей, весело посвистывая.
— Гюльви вернулся, — тяжело дыша, спросила Наумовна, с трудом остановив разгорячившуюся лошадь.
— Вернулся. Да как же тебе этого не знать, ведь он с Гаральдом плавал.
— Где он?
— Больно ты недогадливая. Сейчас Эдда их пивом отпаивает. А на что тебе?
— Эймунда велела позвать его и Ари в лес Идунн. Там Рагнар дерётся с Олафом.
— Из-за Гаральдовой дочки, — усмехнулся мальчишка и вздохнул. — Эх, мне бы на это посмотреть, да отец велел лошадей почистить.
— А разве у вас нет холопов? А я-то думала, что у каждого свея много челяди; вы же племя разбойничье, такое же, как датчане и урмане.
— Мой отец — великий воин и привёз из-за моря Серва. А до этого у нас был Люд.
— Что это за имена? Нет ни а одном племени таких имён.
— В Сигунвейне у каждого новое прозванье появляется. Ты же тоже теперь Герсла, а не Гореслава, — усмехнулся Эрик. — А за Ари я сам сбегаю.
В Гаральдов двор Гореслава въехала боязливо. Она боялась хозяина, несмотря на всю его доброту к ней, а присутствие хромого старика вселяло в неё ещё больший ужас.
Гаральд стоял спиной к воротам, поэтому не сразу заметил её. Но угрюмый Урих всегда хорошо выполнял свою работу и глухим лаем предупредил хозяина о гостье. Свей обернулся, увидел Наумовну и сдвинул чёрные брови.
— Зачем лошадь брала? — спросил он.
— Я вместе с дочерью вашей ездила к лесу Идунн; она меня обратно послала за помощью к премудрому Гюльви.
— А зачем ей его помощь?
Девушка промолчала, а потом соврала:
— Госпожа говорить не велела.
— Гюльви там, ступай, — хозяин кивнул на дом.
Старик грел хромые ноги у огня, с удовольствием принюхиваясь к запахам яств, что готовила Эдда. Заметив Гореславу, он расплылся в улыбке.
— Здравствуй, неразговорчивая. Принеси-ка мне ещё кружечку горячего (так он называл брагу), а то моя совсем опустела.
— Меня к вам Эймунда послала, — запинаясь, начала Наумовна. — Там, в лесу Идунн дерутся; она просила вас их разнять.
— А зачем? Пускай себе потешатся.
— Но она очень просила.
— Ладно, веди. Только мне, хромому, уступи-ка лошадь. Сама молода ещё, дойдёшь, а меня скоро к себе Хель заберёт.
… Гюльви, кряхтя, раздвинул ветки и подошёл к Эймунде, в отчаянье ломавшей руки.
— Из-за тебя? — спросил он, кивнув на молодых свеев, что сцепились как дикие звери.
Свейка кивнула.
— Поспорили они и спор решили поединком завершить, — сказал Кнуд, от скуки обстругавший ножом ветку.
— Кнуд, чего же ты ждёшь, они же убьют друг друга, — запричитала Эймунда. — Ведь у Олафа нож, я сама видела. — Она подняла руки к небу и закричала: — Боги, остановите их!