Словенка
Шрифт:
Суровая Эдда вынесла из дома мешок с вещами хозяина, покосилась на узелок Наумовны и прослезилась.
— Да хранят вас Боги, — прошептала она.
У пристани Гореславу поджидал Эрик. Он мялся у сходень и, когда девушка проходила мимо, разжал пальцы и протянул ей забавного зверька, походившего на коня.
— Это тебе. Я видел такие у тебя на поясе и решил подарить тебе коня. Я сам его вырезал.
— Спасибо, Эрик, твой конь как настоящий, — она осторожно приладила подарок к поясу. — Я тоже хочу тебе кое-что подарить.
Гореслава протянула ему плетёный разноцветный
— Как тебя в Сигунвейне любят, Герсла, — усмехнулся Гаральд. — А ты бежать отсюда надумала.
Наумовна поднялась на борт, стараясь не оборачиваться. Но, когда подняли сходни, она не удержалась и взглянула на берег. Эрик стоял у самой кромки воды (его на этот раз в плаванье не взяли) и почти со слезами на глазах провожал снеккар. Эймунду девка увидела после. Свейка стояла посреди зелени молодила и махала белым платком, как тогда, у ворот. Она долго шла по берегу, следя глазами за снеккаром, пока тот не скрылся посреди синего моря.
Стрибожьи внуки благоволили к мореходам: снеккар легко бежала по волнам, послушная твёрдой руке Бьёрна. Всё ближе и ближе был родной берег, и сердце Гореславы с каждым днём билось всё сильнее и сильнее.
…На ночь причалили к берегу; корабль спрятали в небольшой заводи, с трёх сторон поросшей камышом. Развели костёр.
Оставался всего день до того, как Гаральд собирался тайком отпустить её, поэтому Наумовна была весела и с улыбкой подливала в кружку Гюльви горячее. У старика от влажного западного ветра разболелись ноги, а боль, как говорил он, можно успокоить только брагой. Чуть поодаль сидел Гаральд и до блеска начищал свой меч, который с любовью называл Лайгерадт.
Выпив ещё одну кружечку, старик блаженно потянулся.
— Славный вечер, Герсла, как раз такой, чтобы собраться всем вместе и в доброй компании поговорить о днях минувших. Эх, когда был жив ещё Калуф, всё так и было.
— Мне сказывали, что это тот свей, что у нашего печища убили.
— Может быть. Он пропал, когда на наш драккар напали люди Светозара. Корабль затонул, а вместе с ним и всё золото, что Рыжебородый забрал у жителей Хольмгарда, по-вашему, Новогорода. Сигурд в ярости был; он думал, что это новогородцы позвали Светозара, и приказал казнить всех пленных, что мы взяли.
Гюльви отхлебнул немного похлёбки, которую сварила Гореслава, и продолжал:
— Я вспомнил Калуфа, потому что не было у нас рассказчика лучше него. Да и глаза у него были рысьи, даже птицу малую на верхушке дерева видел.
Старик вздохнул и, накрывшись плащом, улёгся спать у огня.
Наумовна тоже задремала, слыша сквозь сон шаги вечно бодрствующего Бьёрна. Посреди ночи её разбудили громкие крики: "Корабль Светозара! Поднимайтесь!". Вокруг замелькали огни, заблестели в отсветах пламени костра мечи и кольчуги.
— Герсла, спрячься за кустами, — услышала девушка голос Гаральда и увидела свея на мгновение между другими движущимися фигурами. — И не высовывайся, пока я не позову.
Гореслава, сонно протирая глаза, спряталась за ольшаником. Постепенно сон проходил, уступая место страху. Она видела старого Гюльви, ковыляющего к снеккару, Рыжебородого,
К берегу, неподалёку от снеккара, причалила большая ладья, похожая на драккар; тут же засвистели стрелы. Долго, упорно бились свеи, но нападавшие теснили их к лесу. Ломались мечи, трещали древки копий, и сквозь них слышались приглушённые стоны. Наумовна похолодела от ужаса, когда увидела падающего Гюльви; она едва удержалась от крика, готового было сорваться с её губ. Не греть больше старику ног у костра, не рассказывать молодым о прежних временах. Видела девка, как, стиснув зубы, бился неподалёку Гаральд. "Беги" — сквозь зубы бросил её свей.
Но Гореслава вдруг поднялась во весь рост и громко крикнула по-словенски: "Стойте!". На миг перестали звенеть мечи из-за дерзкой смелости девушки. А она меж тем шепнула: "Не стойте же, Гаральд Магнусович, жизнь свою ради дочери вашей и жены сохраните. Без славы вы все здесь погибнете. А там, на опушке, я овражек заприметила." И, не дождавшись ответа, к лесу побежала. Слышала, как кричали позади неё кмети Светозаровы: "Стой, девка глупая! Куда от своих бежишь?", но не останавливалась. Нужно было от них увести Гаральда ради больших глаз Гевьюн и красавицы Эймунды.
… А ночь была тёмная, безлунная…
2
Гореслава проснулась в ворохе прошлогодних листьев, сладко потянулась и поднялась на ноги. Руки и ноги болели от веточек и сучьев, на которых девушке пришлось провести остаток ночи. Наумовна побродила немного по овражку, чтобы размять ноженьки.
Небо было серое и унылое; дождливые низкие тучи плыли над головой. В воздухе витал чуть уловимый запах гари.
Гореслава вышла на берег, припоминая события прошедшей ночи, и страшно ей стало от того, что было здесь.
На берегу выросли курганы, свежие, чёрные, но между ними иногда мелькали чьи-то руки, всё ещё сжимавшие верный меч. Холод пробежал по спине. Заметила Наумовна среди ещё не похороненных свеев Ари. Он раскинул руки; в широко раскрытых глазах застыло что-то страшное: смесь ярости и ужаса; светлые волосы потемнели. Гореслава осторожно обтёрла ему лицо и закрыла глаза. Она медленно отошла прочь и пошла вдоль берега. Девушка вышла к поросшей камышом бухте и увидела остов догорающего снеккара. И стало больно сердцу при виде погибшего корабля. Наумовна присела на камешек, уронила голову на руки. Что же будет с Эймундой?… И порадовалась девка тому, что Эрик не поплыл с ними.
Мёртвых хоронить надобно; много погребальных костров взвились бы ввысь, если б были те, кто их развести могли.
Девушка обошла заводь, где тихо плескались о берег волны, ближе подошла к сгоревшему снеккару. Как же быстр ты был, вепрь волн, сын лебяжьей дороги, да подрезали тебе огнём крылышки.
Гореслава тяжко вздохнула и прочь пошла. Отыскала в кустах узелок, что давеча припрятала, проверила: всё ли там. Не нашли, не сыскали Светозаровы люди. Отыскала на берегу девка обломок древка, привязала к нему узелок да и пошла вдоль бережка куда глаза глядят. Где-нибудь да встретит добрых людей.