Случайному гостю
Шрифт:
— А дверь? Дверь как же? — потрусил я куняющего зверя.
— Двери тут открываю я, — прикрыв плёночками глаза, заявил бывший брелок. — Ты не забыл заклинание?
— Я прошу об услуге! — развернулся я по щиколотку в грязи. — Слышишь ли ты меня и понимаешь ли?
— В общем-то и слышу и понимаю, — сказала выбирающаяся из кучи хлама лиса. — Но повиноваться я не обязана!
Заяц слабо пошевелил лапами и ткнул меня острым и жёстким пальцем в верхнюю губу, точка от пальца Эстер налилась теплом и запульсировала.
— Но ввиду обязательств,
— Только так с вами и надо, — мстительно заявил я ей и пошёл к дому.
В круг неясного и зыбкого света ворвался столб пыли и обрёл очертания Всадника…
— Лучше не говори о том, что тебя не касается: услышишь то, что тебе не понравится, — сказал он и с размаху пнул лису сапогом, она взвизгнула, отлетела к стене дома и, с силой ударившись о неё, сползла вниз рыжей грудой.
— Ты бы оставил всё это, — сказал я, мысленно ощупывая дом — дверь даже не предвиделась. — Жадность тебя обманет…
— Мы помним тебя, — скрежетали кирпичи неохотно. — Помним, но не понимаем…
— Не говори о том, о чём тебя не спрашивают! — высокомерно просипел Всадник и лишился зуба, звякнув о латы, он шлёпнулся в грязь.
— Несоблюдение гигиены полости рта, — значительно сказал я, — ведёт к необратимым последствиям…
Свет начал меркнуть, монета в моей руке стала чуть теплее — за пределами круга в яростной и клубящейся мгле было слышно, как хищно гогочущая Охота доламывала трамвайчик, одинокие синие и зелёные искорки падали то справа, то слева.
— Отдай мне её, — просипел Всадник, — флейту, мою. Отдай жжеее, она не твоя. Я требую! — и на всей улице, в её немногочисленных усадьбах, захлопали ставни и заскрипели флюгера. Мгла приблизилась — ещё на половину шага.
Всадник всматривался в меня пустыми серыми глазами, обруч на его челе впитывал спасительное мерцание.
— Отдай… — повторил всадник.
— Я не отдаю, я меняюсь, — буркнул я, заяц у меня на руках пошевелился и кашлянул кровью. — Вещь выбрала меня волей случая, что есть закон.
Тёплое пятнышко над моей губой пыхнуло жаром.
— Хитрый хам, — недовольно изрёк Всадник и дёрнул плечом.
— Это что, письмо без подписи, — осведомился я, — или уже поющая телеграмма?
Заяц в моих руках пошевелился и издал тоненький свист. По ногам моим пробежал лютый холод и в левое колено впилась пираньей боль. Я скривился.
— Кто нагл, тот теряет, кто невежда, тот раскаивается, — прокашлял Всадник.
— А кто страшится — спасётся, — закончил я, — немедленно верни мои слёзы…
Всадник испустил клубящийся холодной моросью вздох, я нащупал под рубашкой давешний корешок, и вправду — нечто, подобранное в земле на склоне Каличьей горы, оказалось флейтой — маленькой, старой, недоброй и очень усталой.
Призрак, что стоял меж мной и домом, склонил голову и побарабанил пальцами по эфесу корда, — седые пряди упали на его лицо, жадным оком блеснул
— Будь по твоему, стервец, — пробормотал он. — Присягаю именем десятым.
— Уточни, — потребовал я. — Все тысячи-тысяч неназванных имён посмотрели мне в лицо и нехорошо улыбнулись. Мгла прошелестела десятком воробьиных шагов.
— Аллерзееленвинтер! — слетело с губ Всадника, холодный ветер ожёг мне лицо.
Заяц на моих руках вздрогнул.
— Начинай творить закл… — пискнул он и закашлялся.
Всадник протянул мне фиал — горький, игольчатый и морозный даже на вид. Я, в ответ, отдал ему маленький, тёмный и голодный кусок дерева.
Стоило пальцам моим дотронуться до флакона, как я ощутил неимоверный груз — ибо слёзы суетные горьки и тяжелы; печаль сдавила меня слово льдом, вталкивая в бездну тишины — ибо лишь слёзы скорби возвращают душу; сердце моё в который раз захлебнулось болью, и я упал на колени, чуть не выронив сосуд — ведь слёзы тщеславия тяжелы и бесполезны, да и кто сказал, что слёзы легки? Кто ответил, что тяжелее обходиться без них? Про это мне неизвестно.
Боль терзала мои колени и запястья, в затылке ломило, слева в спину будто впилось маленькое голодное существо с острыми зубами.
Флейта над моею головой издала хриплый и непристойный звук.
— Я непременно поштараюсь быть виновницей твоего пошрамления! — заявила лиса, явившись как всегда из полумрака, шерсть на ней свалялась, с брюха капала кровь, а одну лапу хищница волочила по грязи. В зубах лиса несла игрушку — красные кафтан и колпак, синие штаны, мяконькие сапожки, белая борода, серый мешочек. «Песочный человек!» — вспомнил я.
— Твоя наглошть, клевета и грубошти будут фричиной тфоих же жатруднений, — провыла она Всаднику и выплюнула мне под ноги несколько погрызенного Песочника.
— Sandmann, lieber Sandmann, es ist noch nicht soweit! [143] — прозвенело в тумане.
— Ха! — изрёк Всадник, ныне спешившийся, и стоящий над землёю на туманной «подушке». — Почему не погремушку?
— Ты бы оглох, — самодовольно высказалась лиса, придерживая Сандманна изящной лапой.
— Ха! — сказал Всадник ещё раз и покинул пределы света. — Мразь!!! — донеслось снаружи.
143
Сандманн, милый Сандманн, ты уж недалёк.
Было слышно, как всхрапнул, а потом заржал конь, звякнула сбруя, обрадовались тьма и Охота, и попытался запеть Рог. Туман стал тяжким и холодным, а свет иссякающим.
Лиса церемонно обратилась ко мне:
— Чего ты встал пеньком, дурень?!
— Так всё вежливо, — отозвался я, потирая одну заледеневшую ногу о другую. — Боюсь потеряться.
— Именно это сейчас и случится, — протявкала истекающая кровавыми каплями лиса. — Говори слова! Начинай же! Ты вечно тянешь! — закончили они вместе с зайцем.