Случайному гостю
Шрифт:
Большинство звуков стихли, потрескивало полено в очаге и комариными голосами тявкали собаки среди — похоже, они подняли дичь: змею?
Я решил, что если ещё немного помолчу — обязательно лопну.
— Что, ждали — не вернусь? — грозно спросил я и сел. Тряпка свалилась с лица и я увидал уютно озарённую «светом электричным» кухню. — Вам бы всё кровищу… опыри… Злодейские тайны. Дурные сны…
Бабушка, окутанная дымом, словно буддийская статуэтка, проронила:
— О, очухался…
— А вы чего хотели? — сварливо осведомился я, оборачиваясь в пледы и цокая зубами от холода. — Что
— Ну-ну, — произнесла Эстер. — Ну-ну-ну. Не стоит лицемерить. Окостенеть и замёрзнуть это почти одно и тоже.
— Можно подумать, вы пробовали, — огрызнулся я.
— Хорошенькое дело! — отозвалась Эстер и её чуть усталые глаза сощурились. — Ты дерзишь, юноша.
— Я так не люблю этого слова, — буркнул я. — Тупое оно какое-то.
— Чего ты не любишь ещё? — милостиво спросила Анаит. — Скажи нам, чтоб мы не беспокоили слух твоей милости.
— Когда кое-кого тошнит шерстью в коридоре, — озлобился я. Сусанна хрипло хихикнула и закашлялась. Я спустил ноги на пол.
— У меня больше нет тапок… — трагично выдавил я.
— Какое горе! Горе… — сказала Эстер. Она подпёрла щёку рукой и смотрела мне в глаза. Точка над моей верхней губой налилась теплом.
— Чем-то жертвуешь всегда, — подхватила Анаит. — Чары без жертвы — фикция.
— Может, как-то можно обойтись без чар или без жертв? — осведомился я, пытаясь встать. — Договориться миром?
— Не всегда возможно, — ответила Анаит. — Мир — слишком э-э-э общее понятие.
— Неможливе договариваться со злом, — изрекла бабушка. — Неможливе! То всегда фарс.
— Как обойдёшься без чар? — спросила Эстер и встала из-за стола. — Ты, конечно, не женского пола и понимаешь всё труднее. Но обойтись без чар невозможно… И, к сожалению, без жертв. О, это так.
Я оскорблённо фыркнул, а она приблизилась, и шелк струился на ней, не скрывая ничего, и завитки, выбившиеся из прически, трепетали так беззащитно. И первым ко мне прилетел запах яблок и ландышей, и звон меди, и стук вынимаемых из печи хлебов, и плеск всех рек мира, и нежно мурлыкнул кот.
— Как обойтись без чар? — спросила она вновь, подойдя ко мне вплотную; я поджал ноги и плотнее укутался в плед, в голову лезли подозрительные мысли. Эстер потрогала точку у меня над губой. Где-то на гранях вселенной неодобрительно кашлянула бабушка.
— Но все же обходятся, — тоненько протянул я.
— Поверь мне — никто… — покачала головой Эстер. — Никто. Даже те, кто позабыл… о жертвах.
— Вот вы все дразните меня тритоном, — отгоняя всякие раскалённые мысли сказал я — И думаете, приятно, когда обзывают… ящерицей за глаза…
— То не яшчерица, — изрекла сидящая около русалки Сусанна, — то обозначение.
— И чьё же? — поинтересовался я, отодвигаясь подальше от пахнущей ландышами Эстер.
— Твоё, — хором сказали женщины. — Оно означает третий, — из своего угла продолжила Сусанна. — А также последний. Или печальный…
— Я так рад, — бесцветно заявил я. — Заметьте, ни одного нормального ответа. Это женские чары и есть?
— Воистину талант, — проворковала Эстер. — Ты схватываешь на лету. На основные вопросы ответ тебе даст наша говорливая Геленка, как
— Где мой рыцарь? — властно спросила именующая себя Звездой у Сусанны. — Он дышит, — угодливо сообщила та, а я ощутил укол ревности. На полу, рядом с бледными кузенами и воскового оттенка тётками, возлежал молодой мужчина невысокого роста, жутко израненный, изодранный и заботливо забинтованный. Около него восседала Анаит и явно боролась с желанием мурлыкнуть.
— Это… кто… брелок? — не веря себе, поинтересовался я.
— Это храбрый воин, — обернулась ко мне Эстер, — он пролил кровь за тебя, так что не насмехайся… негоже.
Она улыбнулась и… конечно же стукнула каблуками, одним о другой.
— Тавтология, — сообщил я пеналу. — Срисовала картинку! Тоже мне…
Многострадальная кухонная дверь разверзлась и пропустила довольно громоздкое сооружение: сияющую золотом корзину в половину человеческого роста, стоящую на древней и тёмной доске о двух колёсах, сработанных из цельного дерева. Корзину к доске крепили зелёные медные стебли — чем выше к краю, тем больше медь зеленела травою и колыхалась порослью. Повозку влекли задумчивые белые быки, рога их сияли нездешним золотом, копыта оставляли тоненькие светящиеся серебром отпечатки на остатках половичков: с пола донёсся комариный лай.
«Скот в доме, — подумал я, — живём, что в хлеву…»
Анаит и кузина Сусанна положили израненного кро…, то есть рыцаря на повозку.
Сусанна поправила набухающую красным повязку на его голове и тоненько вздохнула.
Эстер сумрачно — насколько возможно для высокой и яркой дамы в белом и с сияющим венцом в волосах, глядела на бабушку.
— Мы восстановили равновесие, Гелена, — сказала она, — и колесо не вращается ныне… Но вот он… в будущем… — и едва заметная тень коснулась её бровей, — в его будущем. Она вздохнула. — Ну, я всё-таки сделала свой подарок. Будущее переменчиво. Как знать…
— Может, то… — и бабушка помахала около рта пальцами, — лучше стереть? Пойми, Эстер — с тем подарунком будет тяжко ему. Ешче. Сейчас такое онемение. А тут знак.
— Ненадолго, — оживилась Эстер. — Всё переменится весною. Верь мне.
И она чуть не споткнулась о тётю Зоню.
— Достаточно двух капель, Геленка, — прозвенела Эстер, поглядев себе под ноги, — я давала тебе фиал.
Бабушка похлопала себя по карманам, прошагала, распугивая крошечных собак, к пеналу, и извлекла оттуда хрупкую склянку с Ормянской.
— Я помогу наислабейшему, ибо… — сказала она себе под нос, гигантское полено в очаге треснуло и выпустило ворох искр. Бабушка подошла к повозке — и быки разом обратили к ней увенчанные золотым блеском головы. Эстер сияла свечами в короне и улыбалась из глубины кухни. На пол слетели несколько белых лепестков. Бабушка повела рукой над мужчиной — и повязка на его лбу перестала набухать красными пятнами; чуть наклонила фиал над тем местом, где следовало бы быть сердцу рыцаря. Полено в камине треснуло еще раз — по кухне пронеслась волна тёплого душистого воздуха, хлопнуло наше окно, дрогнули половицы.