Случайному гостю
Шрифт:
Бледный мужчина вздохнул и сел в повозке, быки шумно переступили на месте, тростник хрустнул под их копытами.
— Я спал… — виновато сказал рыцарь, обретая слабый румянец. — А надо было успеть… бежать… но смерть…
— Не имеет силы ныне, — прозвенела Эстер и проплыла, окутывая нас ароматом ландышей, к повозке. Рыцарь поводил пятернёй по окровавленной шевелюре — повязка сбилась на бок. Эстер вновь глянула под ноги, огоньки в свечах её короны чуть колыхнулись.
— Давай их мне, — проронила Эстер, всё более наливаясь сиянием и всё отчётливее
— Их, — продолжила Эстер, — и ткнула пальцем в землисто-бледных родственников на полу. — Наислабейших теперь… ибо изведали страх.
Три ведьмы погрузили снулых кузенов и обмякших тёток на повозку. Анаит принесла одежду и обувь.
— Я сама отвезу их на покинутые места и восстановлю тем круг до конца, — отозвалась с повозки ослепительная Эстер. — Теперь вольно вращаться лишь моим колёсам.
Бабушка поглядела на фиал.
— Ах поверь, Геленка, я справлюсь. Ведь это проще простого — положить на место… — отозвалось сияние.
Эстер воздела руки и быки, вздохнув, повлекли повозку вперёд, по бесконечной кухне, половицы скрипели, похрустывали тростинки, в буфете звякала посуда, в пенале горестно вздохнула губная гармоника. Дверь в бабушкину комнату распахнулась — свет, из неё исходящий, источал аромат яблок и ландышей, слышно было, как поют с той стороны песни и звенят струны. Перед тем как Сияние стало Светом, Эстер оглянулась — свечи в её короне горели нестерпимо ярко.
— Доброго огня этому очагу, — произнесла Белая Госпожа.
Я успел запомнить лишь край её взгляда, и мне опять стало жарко, и тяжело, и прекрасно.
«Следуй же за мной без страха, и будь счастлив», — шепнули мне яблоня, и ландыш, и медь, и лютня. А затем она пропала… Белые лепестки, покружившись, растерянно слетели на прожжённые половички.
— Будь благословенна вовек, — беспечально вздохнула Триада. Шелест выдоха её пролетел серой тенью под угасшим абажуром.
— Иди, Лесик, оденься уже, — сказала бабушка и провела рукой по столу. — Пора навести пожонтек… то есть порядек…. Такое.
— Да, — проскрипела Сусанна. — Разгром колоссальный… То просто «Спартак», нет то просто «Гамлет»… Финал.
— Время исправить, — протянула Анаит, — и возвратиться… успеть.
Я, волоча за собою накидки, вышел в тёмный коридор, отчётливо попахивающий дымом — на краешке моего пледа ехал Непослушный и распевал «Тихую ночь».
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
в которой рассказывается о том, чего не следует делать
Дитя,
Вторник должен был наступить через несколько часов. И путешествие мне не грозило, а тем более переезд.
Я одевался в разгромленной комнате, и мне было печально. Большинство ваз чья-то злая воля предала «наглой смерти» — их черепки трещали у меня под ногами. Бабушкины цикламены и фиалки валялись на полу, растоптанные в прах. Стол, как и шкаф, кто-то распотрошил и беспощадно обляпал чем-то подозрительно похожим на смолу. Сквозь разбитые окна торжественно влетали снежинки. Было холодно.
Ёлка в соседней комнате, объятая ровным голубым сиянием, парила над полом, вращаясь противусолонь.
Игрушки на ней тихонько позвякивали.
«Вот оно, волшебство, — удовлетворённо подумал я. — Старые чары! Серебро не одолеть кому попало. Отбилась!»
И показалось мне, как сероглазый Рудольф — самый грустный из Ангелов, улыбнулся из голубого света и поднёс к губам трубу.
«Всё-таки он утонул… — мельком подумал я. — Перед тем, как стать Ангелом».
Раскопав в грудах вываленного из шкафа барахла свои вещи, я оделся. В карманах брюк не было ничего…
Среди разгрома в кухне, по обе стороны стола, чудом не тронутого злой дудочкой, восседали бабушка и кузина Сусанна. На серой скатерти, подле весёлого кувшина с компотом, перед ними стоял поникший Непослушный.
— Вы позабыли, кто здесь может кричать! — вещала бабушка, преступившая все лимиты по сигаретам. — Кричу здесь я!
— Не волнуйся, не волнуйся, — дребезжала рядом кузина. — Будет тиснение…
Мышонок всхлипнул.
Я вежливо покашлял в дверях. Присутствующие не моргнули и глазом. Я покашлял ещё раз, менее деликатно. Существа из аквариума уставились на меня неодобрительно и испустили цепочки пузырьков. Сзади повеяло тёплым воздухом, я осторожненько оглянулся, а ведь этого делать не стоит. За спиной моею стояла Анаит, и глаза её посверкивали во тьме. Несмотря на многократные купания, слабый запах мокрой шерсти сопутствовал ей. «У всех у них своё „Быть может“», — подумал я. И спросил:
— Как это вы тут оказались?
— Я знаю много входов… — туманно ответила она.
— А выход? — спросил я её.
— Выход найдётся, — будто мурлыкнула она. — Почти всегда, он один. Но вот время…
Я вошёл в кухню окончательно и кашлянул, довольно громко…
— Но что ты перхаешь? — спросила бабушка, дунув дымом. — Снова пил зимную воду?
— Ещё я переохладил ноги, — злобно ответил я, — и испачкал их…
— Но, смотрю, ты был в ванной? — и бабушка раздавила остаток папироски в черепахе.