Случайному гостю
Шрифт:
— У Анны сопли и кашель гулкий! — весело сказала Сусанна. — Ну какой тут бал? Тут горчишник и малина! Овшим, Геля, Лесик — чао! Чюс, мои дорогие! И она выпорхнула за двери, грохоча каблуками. Хлопнула дверь. На место, бывшее некогда печатью, опадали шерстинки из Сусанниной шубы.
— Сусанка — то ферерия, — весело заявила бабушка. — Все свои сто лет и пять дней! «Гулкий кашель»! Бал! Мотор! Богема!
— Феерия, — мрачно пробурчал я.
— Именно такое я сказала, — ответила бабушка, убирая со лба непослушную прядь. — Но ты надулся? То к дождю, албо до
— Что это за шифровка? — поинтересовался я, — какой спорт?
— Загребание сырника до рта, — сообщила бабушка, — то твой спорт любимый. А нам налаштовать уборку генеральну.
— Вот это и есть настоящий ужас, — убеждённо сказал я, мостясь за стол. — Лучше сказать какое-то слово такое и всё уберётся само… Кислодеус, например… Как вы считаете?
— Не считаю так, — светски произнесла бабушка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
в которой мы прощаемся, но не расстаёмся
Нашу науку постигают двумя путями,
сиречь путем учения у мастера —
из уст в уста и никак не иначе —
или благодаря откровению и внушению свыше,
а не то так при помощи книг,
но они темны и запутанны…
— А правда, что если подышать жабой — пройдёт ангина?
Мы доедали вайнэпфели, полено потрескивало в очаге, сквозь трещину вился дымок. Бабушка задумчиво оглядела кусочек яблока перед тем, как съесть его.
— Болит горло? — деланно спокойно спросила она.
— У меня был вопрос, — рассердился я. — Не выкручивайтесь.
— Но у меня не всегда есть ответ, — весело сказала бабушка. — Ты унёс мои бланки…
— У вас есть Книга жалоб, — сердито сказал я.
— Дуться — привычка плохая, очень, — ответила бабушка и с аппетитом приступила к очередному яблоку.
— Чего вдруг?
— Настанет разлитие желчи и очи жёлтые абсолютно, — сахарным голосом произнесла бабушка и отпила крошечный глоток кофе.
— Красиво, — заметил я и перевернул на блюдце свою чашку. Бабушка глянула на меня искоса.
— Что красивого в жёлтых очах? — искренне удивилась она. — Может хочешь, жебы спросили кто ты — сова или тигрус?
— Сказано красиво, в рифму, — ответил я и покачался на стуле. — Разлитие желчи… и жёлтые очи, очи, как ночи…
— То у твоей мамы, — мечтательно сказала бабушка. — Очи, как ночи. Мне всегда такие нравились.
— Так всё-таки насчёт жабы? — уточнил я. — Вы все называете меня тритоном, имеется в виду земноводное?
— Когда у тебя просто болит горло, проведи по
— Каким? — осведомился я, бабушка криво усмехнулась.
— Всказуёнцым! — ответила она.
— Указательный — ядовитый, — опроверг домыслы я.
— Малым, — продолжила бабушка.
— Не пойдёт — никуда не собираюсь ехать, — парировал я.
— Добже, — заявила бабушка, отхлебнув кофе. — Сдаюсь. Проведи след пальцем сердечным [147] .
— Ага, — сказал я и поглядел в свою кофейную гущу. — Вот почему тритон? Жаба или кто?
147
безымянным
— Они родственники, — бесцветно произнесла бабушка. — Но не одно и то же…
— Бабушка! Это пустословие, — сказал я и потрогал тёплую точку над губой. — Вот кофейная гуща говорит, что вы скрытная! И себе же во вред.
— Не одна она, — вздохнула бабушка. — Что она показывает ешче?
— Кинопанораму, — зловеще сказал я.
— Но как она туда влезла? Вся, — заметила бабушка, болтая своей чашкой. — И тот ведущий тлустый…
— Длинный глаз, чётко различимый. И язык — говорить придётся. Даже и через силу.
— Но длинный глаз… язык, такое. Не то, жебы хотела. Мне до души закрытый рот, — устало проговорила бабушка. Она вздохнула, достала спички, потарахтела ими.
— Всё то уже через силу… Для начала беседы предлагаю шп… уборку.
— Можно мы сразу перейдём к середине? — фыркнул я. — Слишком много вопросов накопилось.
— Но непонятно, с чего ты взял, что убирать будем мы? — спросила меня бабушка и выложила на стол спички и пачку «БТ». Глянула на неё и поморщилась.
— Что-то там с дверью? — невинно осведомилась она.
— Оглядываться нельзя, — равнодушно сказал я и положил ноги на рядом стоящий стул, для верности укрыв их пледом. Не замедлила явиться Вакса, с урчанием умостилась у меня на коленках, я почесал её за ушком — кошка хрюкнула, закатила глаза и в восторге вонзила в меня когти.
Бабушка что-то пробормотала в кулак, донесла его до пачки «БТ» и над нею раскрыла руку. Запахло марганцовкой.
— Это магия кухонна, — перехватив мой взгляд сказала бабушка, будто извиняясь. — Она разрешена.
На столе лежала квадратная и яркая словно колибри, пачка сигарет. Вся радужная, с золотым тиснением и блестящая.
— So… Sobranie Balkan… — прочитал я вслух и подумал, что неправильно понял. — Разве есть такие сигареты? — спросил я.
Кошка приоткрыла глаз и лениво муркнула.
— Были в инней жизни, — легкомысленно сообщила бабушка и разорвала целлофан на пачке.
— Дай мне ту филижанку, — сказала она, комкая в пепельнице фольгу из пачки. Я протянул ей свою чашку. Бабушка сощурилась, отложила сигареты и от волнения высунула кончик языка.