Случайному гостю
Шрифт:
— Ну, нетерплячка просто, честное слово. Стой уже ты спокойно, цыганочка с выходом…
С завязанными глазами Неля напомнила мне Эсмеральду с картинки, — правда, на ней не было белого платья и в руках не мелькал бубен.
— Хобры, хобры… — снова сказала Ева и прокашлялась — голос её прозвучал грубо.
Она покрутила Нелю — подол цыганистой юбки пронёсся над половицами, а с руки нашей Амфисбены слетел очередной браслет и покатился в угол. Неля растопырила руки, будто намереваясь нащупать что-то на полу, затем подняла их вверх и неуверенно сделала два шажка вперёд,
Падая, Неля ухватила мешочек — узел на ленте легко развязался; Неля, подарок и ножницы шлёпнулись об доски с гулким звуком. Вакса, рыча, покинула кухню на низких лапах.
— Докрутилась, — насмешливо сказала Ева. — Гилабарка…
Если ножницы упали на пол, то прежде чем их поднять, наступите на них ногой, чтобы развеять плохое предзнаменование. Если ножницы упали, воткнувшись в пол концами — к смерти в доме.
Полежав пластом несколько нестерпимых секунд, Неля взвизгнула, рывком села и оцарапав себе лицо в двух местах, сняла чёрную «бындочку» [134] .
134
Ленточку, разг.
— Какой ужас! — тяжело выдыхая сказала Неля. — Ужас! Мне показалась, что я потерялась… Будто я не знаю даже где.
Тётя Женя раскрыла объятия.
— Иди сюда Нелюнця, — сказала она. — Мама с тобой. И ничего не бойся.
Мелко подрагивая, храбрая Амфисбена отдалась в материнские руки.
— Так! — отозвалась из наиболее тёмного угла кухни Ева. — Я смотрю, праздник не лепится, саботажники… Развлечение сорвано. Танцев не было, так давайте, может быть, споём? — и, неожиданно хрипло добавила. — Пару псальмов? — и она выдернула из половика застрявшие в нём ножницы.
Мне стало холодно, и я налил чашку чая: крепкого, с лимоном и хитрым бабушкиным клюквенным сахаром. Все остальные поспешили угоститься кофеем. Неля и Витя — компотом.
Бабушка села за стол и придвинулась к нему вплотную. Налила себе кофе, выбрала пряник, макнула его в «каву». Она улыбалась и морщинка между бровями сделалась не такой резкой.
— То как вы приехали на праздник? — спросила она у тёти Зони. — Сюда из Лабского? Расскажи мне.
— На электричке… торопились, — бесцветно сказала та. — Там поймали какую-то машину.
— Мама говорила, ты, бабуфка, дала телеграмму, — подъедая кусочки макового рулета, заметила Яна.
— И мне, и мне, — покивала кузина Сусанна. — Я так удивилась на того поштара. Ты знаешь, Гелюня — он шчёлкнул мне шпорами! Так мило!
— Может, челюстями? — невинно спросил я.
— О, нет-нет! — продребезжала Сусанна. — Я древняя, я помню, как звенит шпора.
— Так телеграмма? — уточнила бабушка. — Поштар? А вы? — вперила она взор в тётю Зоню.
В кухне заметно стемнело. Неля, быстро заплетающая косичку мелкими, нервными движениями, сказала:
— Ну, бабушка, мы встретили
И она вздохнула.
— А там такая давка! Просто Боже мой, — Неля поморщилась. — Разбили банку…
— Пива? — тревожно спросил я.
— Если бы, — светски ответила Неля и перебросила косу на спину. — С огурцами!
Обе тётки безмятежно пили кофе. Тётя Женя положила себе вайнэпфель, подумала и положила ещё один. Тётя Зоня выковыривала мак из рулета — сёстры были бледны и как никогда похожи.
— А где та телеграмма? — спросила бабушка, повернувшись всем корпусом к Сусанне.
По кухне пронёсся сквозняк и свечи в венке было дрогнули, но секунду поколеблясь, встали вновь упругими золотыми пиками.
Та в растерянности пробежала пальцами по жакету, тронула серьги и зачем-то передвинула блюдце. — Не могу знать, Геля. Оно как-то так всё… Закрутилась, — сказала Сусанна.
— Тоже мне — чародейка! — буркнула бабушка. — Смех! Закрутилась она. Чему учили? То инвазия, Зуза! Гость тут!
— Снова эти чукотские штучки, — подал голос Витя. — Бабушка! Вы шаман или католик?
У меня заболел живот — свирепой, колющей болью. Верный признак злых чар где-то неподалёку. Вдобавок я отчётливо услыхал, как зовёт меня колокол и терпеливо обтачивает камни бесконечный поток под мостом.
— Бабушка… — шёпотом сказал я, — здесь чей-то Дар… Тёмный… Такое Зло! Ого!
— По-первых, — сказала, поднимаясь и упёршись зелёными очами в пунцового Витольда, бабушка. — Я мать. По-второе, — продолжила она, захватывая моё плечо. — Я бабушка. И так… так — я католичка. Абсолютно. Ешче полька. Встаньте и возьмитесь за руки — сама такое зло не изыму — кто бы ни была!
И гелиотроп мигнул зелёным светом — словно маяк.
Стулья задребезжали по половицам и коврикам. Все встали. «Весна», испугавшись повысила звук — «Вальс цветов» вплыл в кухню всей сладостью невозможного. Оставалось надеяться, что Мышиный Король в этот раз, прошёл мимо…
Бабушка вывернула сапфир из второго перстня и вбросила его в центр Венка.
— Saluprofundas… domus… — начала бабушка… Salutare meo deus…
— Шаманство, — вздохнул Витя. — Чукчи в чуме. Дать вам бубен?
И, вопреки чужому Дару, всё озарил Свет. Ненадолго.
Чужой Дар не приветствуется в таких насыщенных магией местах, как наша кухня. Мешает розмарин или лимонная мята, или кирпичи — тревожно шепчущиеся с половицами по ночам. Или наши слова — вот уже два столетия волшебным порошком оседающие на полосатые половики, вперемешку с пылью обыкновенной. Но бывает, он превалирует. Бывает. На время. Время есть для всего — даже для темноты.
Вначале погас свет, затем сдалась люстра и фонари на улице, и соседские окна. Свечи в Венке все четыре — рассеивали зыбкую и холодную тьму как могли. «Весна» сопротивлялась долго и довольно серьёзно…