Случайностей не бывает
Шрифт:
— Ну не хочешь, не говори, — чуть обиделась Яна. — Ой. Ничего себе. А это у тебя откуда?
Она подцепила пальцем бусы, вдруг оказавшиеся на Артёме. Из кораллов и ракушек. Они были короткие, вокруг шеи, не заметить их раньше она не могла.
Артём покраснел и запихал бусы под воротник.
— Симпатичные бусики, — сказала Яна тоном, из которого следовало обратное, а про себя отметила, что он их не снял, а спрятал. — Ну это твоё дело, как ты там развлекался. Встать можешь?
Артём, похоже, был готов встать хоть на руки, лишь бы уйти от
По синусоиде они доковыляли до стены у выхода, Яна опустила его на пол, помогла ему надеть кроссовки и распихала по карманам всё, что из него вылетело.
Не считая шишек, синяков и таинственных воспоминаний, они были там же, откуда начали: в стене бился и хрустел кирпич.
.
— Воды не осталось? — Артём первый раз после полёта смог сказать что-то хрипло, но членораздельно. — Ой, — он схватился за голову, — ну и, в общем, мы на том же месте, где и были.
— Осталось. — Яна достала из рюкзака бутылку, полученную от чёртовой мамы. — Я сама вижу, что на том же месте. Тебя не дразнили капитан Очевидность?
Артём, не отвечая, забулькал.
— На том же месте, — пробормотала Яна. — Место. Когда же я это говорила? Точно! — Она поймала скользкое слово. — Местные дела. «Это ваши местные дела», помнишь, я сказала? — радостно затрясла она Артёма.
Артём облился водой и кивнул.
— И что?
— Ты понимаешь, зачем это всё?
Яна показала рукой вокруг.
— Что зачем? Кирпич? Тропарево?
— Да всё, что происходит. В чём смысл?
— Ну и в чём? Будешь? — Он показал бутылку.
Яна отмахнулась, Артём завернул крышку.
— Да в том, что Тропарево становится Конечной. То-то я давно чувствую, что я как будто не в Москве. Что это уже ваше место!
Артём нахмурился.
— Получается, Красная ветка становится Чёрной. Понимаешь? — щёки Яны слегка покраснели от осознания.
— В смысле?
— Ну, не в прямом. Или даже в прямом. Все эти штучки потусторонние сюда переносятся. Ты же сам говорил, что в Москве в полную силу колдовать не получается.
— Это мне Табачный Дух сказал.
— А если здесь будет как бы Тут? Понимаешь?
— Тогда, наверное, можно будет.
— Смотри, смысла в том, чтобы переносить Москву Туда нету. Чего переносить-то? В Москве всё самое обыкновенное. Значит смысл только в том, чтобы эти ваши чудеса сюда перенести. Понял, зачем всё это?
— Хм, ну, допустим. А кто…
— Ну, здрасьте, откуда же я знаю? Кто-то. Понятно, что кто-то из ваших.
Артём вздёрнул голову и посмотрел на Яну удивлённо.
— Ой, прости. — Яна положила руки ему на плечи. — Не обижайся. Но я как-то всегда думала о тебе, как о тутошнем. Ну ты же с Табачным Духом был, когда мы познакомились, и вообще на слоне.
— Да нормально, чего там. Всё равно надо что-то с этим кирпичом делать.
— Угу. Ой.
Яна встала, поморщившись от боли в ушибленных местах, и подошла к бьющемуся в стене кирпичу.
Выемка
Яна стояла, сунув руки в карманы, и смотрела, как вниз сыплется белая, мраморная, и красная, кирпичная крошка. Горка внизу получалась розовой. Причём кирпич крошился меньше, чем мрамор, хотя должно быть наоборот.
Ну и было понятно, что дыра в стене не побочный продукт. Не то, что кто-то замкнул кирпичом две станции, а тот случайно продолбил дыру.
Яна подумала, что, когда дыра станет достаточно большой, что-то случится. Что-то, что нельзя будет исправить. А дыра была уже такой, что Яна спокойно бы в неё пролезла, если бы она была сквозная. С половину её роста она была.
Яна сжала руки в карманах в кулаки. В правом что-то оказалось. Она вытащила руку. Это была салфетка, в которую она завернула плёнки от бутербродов. Ну или это были плёнки, завёрнутые в салфетку.
Позже Яна не могла ответить на вопрос, почему она это сделала. Может быть, мысли об электричестве и материалах, которые его не проводят так подействовали.
Яна развернула и бросила на пол салфетку.
Сложила вместе две плёнки, чтобы потолще было.
Положила то, что получилось, на правую ладонь, почти обернула её.
И попыталась схватить кирпич.
Она промахнулась.
Кирпич болтался в своём продолблённом гнезде слишком быстро.
Яна попала по кирпичу кончиками пальцев, жутко ушиблась, зашипела от боли, схватила левой ладонью пальцы правой и прижала к животу, согнувшись. У неё даже в глазах потемнело. Наверное, поэтому прошло секунд пять, пока она поняла, что звук бьющегося о мрамор кирпича, к которому они успели так привыкнуть, что перестали замечать, исчез. А сам кирпич валялся на горке розовой пыли. Только она не сразу поняла, что это и есть кирпич, он так стёрся, что превратился в большой красный обмылок.
Схватить кирпич она не смогла, но удар её пальцев выбил его из стены.
Никто так и не смог объяснить, почему сложенная в два слоя пищевая плёнка, которая от электричества из розетки вряд ли могла спасти, защитила Яну от засасывания в стену или ещё чего похуже.
Плёнку искали, была даже объявлена награда, но не нашли, её выбросили уборщицы вместе с прочим мусором.
Яна и Артём пару раз принимались пытать Табачного Духа, но тот в ответ на все расспросы говорил, что даже думать не хочет, где эта чертовка брала свои чёртовы бутерброды.
Азалия настаивала на том, что покупала бутерброды в обычном киоске у метро. Но слишком горячилась и приводила в доказательство подробности, которые знать не могла, вроде названия родного кишлака продавца, при том, что не помнила, возле какой станции стоял киоск.
Ходили мутные слухи о том, что кто-то ограбил секретный научный институт, воспользовавшись тем, что москвичи озомбели, но шептавшиеся не могли даже сказать, биологические там исследования производились или физические. То есть было дело в плёнке или в мясе на бутербродах.