Случайные люди
Шрифт:
— А звать-то вас как, госпожа, и вас, сэр рыцарь?
Сэр Эвин предупреждающе коснулся моего локтя.
— Это неважно, добрый сударь.
— А за чье ж здравьичко нам тогда молиться?
— Помолитесь за упокой государя Готефрета, — сказал сэр Эвин и пошел по тропе. Я поклонилась, прижимая кулек со съестным к груди, и поспешила за ним.
Когда мы отошли, торговец осмелел, и в спину нам полетели проклятья. Сэр Эвин обернулся. Проклятья стихли, и торговец с вооруженными ребятами сделали вид, что увлечены закреплением мешков на повозке.
— Это можно есть сырым? — я показала сэру Эвину
— Можно, — сказал сэр Эвин. Я тут же вгрызлась. Рыцарь снова обернулся через плечо. — Это были очень дорогие украшения. Красивые. Вам их не жаль?
— Очень жаль, — призналась я, жуя. — Поэтому я стараюсь не думать. Что сделано, то сделано, верно?
Сэр Эвин, чуть погодя, кивнул.
Серьги были мамины. И больше при себе у меня ничего ее не было. Так что, если я никогда отсюда не выберусь, так и не останется ничего — ее. Я почувствовала, что в груди сгущается муторно-зеленое, как тина, сожаление, и сказала себе не думать. Не думать. Уже все.
— Вы ведь не благородного рождения… леди?
Я чуть не подавилась местной морковкой. Ну теперь-то что такое? Что ни день, то сложности. Я думала, на эту неделю с меня хватит.
— Почему вы так решили?
— У того, кто рос беспечно и богато, не бывает такой ярости к тем, кто притесняет слабых.
— Господа тоже бывают щедры, — сказала я осторожно.
— Может быть. Но искренняя злость — только у тех, кто бывал беден и бессилен.
Я задумалась, что отвечать. Да, я как увидела, что этот товарищ, который, судя по ряшке, очень хорошо жрет, хочет нажиться на людях, которым скоро будет нечего терять, так глаза застила злоба. Ненавижу, когда несправедливы к тем, кто не может ответить. Но неужели это было по мне заметно?
— У нашей семьи бывали трудные времена, — сказала я, не больно-то покривив душой.
— Я понимаю, леди. У меня тоже… бывали.
У нас голод, конечно, другой, и трудные времена — другие. Тут вон деревнями люд вырезают, а женщин уволакивают — и явно не для того, чтобы одеть в парчу, дать денег и отпустить на волю. Тут голодают — прямо до смерти. Селяне были тощие, хотя живут, казалось бы, на земле, а земля всегда что-нибудь родит. Сыра не дали и молока… бабушка рассказывала, что скотину берегут, но когда прижмет — все равно съедают. Потому что хочется жить.
Тут это "хочется жить" каждый день. Я недавно в этом мире и видела только малую часть, но уже… хочется жить, и все для этого сделаешь. Трудные времена. Я потрогала кинжал в ножнах, покусала губу.
Трудности другие, а страхи одни и те же, и изменяют людей, держу пари, точно так же. Не к лучшему изменяют — ни там, ни здесь. Тут это происходит быстрее. Я уже натворила то, о чем буду жалеть, как сойдет злость, и неважно, что непонятно, как можно было по-другому.
— Мы с вами не такие разные, наверное, — пробормотала я.
— Возможно, леди, — сказал сэр Эвин. Спросил вдруг: — Вы замужем?
Я споткнулась о камешек.
— Н-нет. — Я кашлянула. — Не довелось.
— Обручены?
— Нет. И не собиралась. А вы?
Сэр Эвин сделал сложное лицо.
— Я дал обет не вступать в брак до того, как сокрушу врагов моего государя.
— А что насчет дамы сердца? — заинтересовалась я. — У наших рыцарей были…
— Дама сердца?
— Женщина, которой посвящаешь подвиги и баллады, но при этом не делаешь попыток овладеть, а счастлив, если она подарит тебе платок или что-то в этом роде.
— А, — сказал сэр Эвин, лицо его на миг разгладилось. — Дева-милостивица. Многие почитают в этом качестве королеву Рихензу, еще больше — принцессу Вербургу.
— Вы из первых или из последних?
Сэр Эвин поднял и опустил плечо.
— Я не совершил пока ничего такого, чтобы герольды спрашивали, кому посвящаю деяние. Но если когда-нибудь совершу, то — во славу принцессы.
— Красивая принцесса-то? — улыбнулась я. — Или славна чем-то другим?
— Красивая, — сказал сэр Эвин. — Говорят. Образец доброты и прелести. Я никогда ее не видал. Ее уже выдали замуж, когда Его Величество впервые позволил мне появиться при дворе.
— "Дева-милостивица" — хорошо звучит. Должна миловать?
— Если рыцарь того достоин. Когда-то так звали дев, которые утешали раны героев после подвигов. А те, в свою очередь, эти самые подвиги им посвящали. Теперь все по-другому. Но дева-милостивица, если принимает внимание рыцаря, должна, случись что, защищать его в суде. Например. И оплакивать после смерти. — Сэр Эвин почесал нос. — Мастер рассказывал именно так.
Рыцарь о рыцарстве узнает у Мастера фейерверков. Занятно.
Когда он не рычит на меня и не топает, и не перемазан своей и чужой кровищей, с ним очень приятно поговорить, и делается спокойно. Как с человеком, от которого не прибавляется сил, но и не убавляется, а он просто есть, и можно с ним побеседовать. Хорошо. Жизнь приучила ценить таких людей.
— А я красивая? — спросила я. Атмосфера беседы о том и об этом заставила расслабиться и осмелеть.
— Миловидная, — сказал сэр Эвин.
Врет, что ли? Даже не оглядел еще раз, как обычно делают, когда получают такой вопрос.
— Скажите честно.
Я спрашивала не из кокетства, а потому, что стандарты красоты тут могут быть совсем другими, вдруг тут бреют пол-головы, чтобы лоб казался выше, чернят брови или наоборот — выщипывают до невидимости, подкладывают под платье подушки, чтобы вышел определенный силуэт, или красят зубы, или пьют уксус, чтобы быть бледными. У каждого времени и каждого народа по-своему, а мне нужно знать, не странна ли я и не противна ли для сэра Эвина, чтобы не спугнуть, если захочу сделать шаг определенного толка.
Тут-то он меня все-таки оглядел. Улыбнулся чуть заметно и заключил:
— Был бы я богат и свободен — дрался бы за вашу руку.
Это "да" или "нет"? Больше похоже на "да". Ну ладно. Я улыбнулась ему, ненавязчиво коснулась руки.
Тропа все вилась, вырастала иногда в дорогу, а потом опять сужалась, сворачивала. Нам иногда встречались пешие, сэр Эвин спрашивал, что слышно, далеко ли войска. Один раз нас догнал всадник в доспехах, а за ним ехал веснушчатый, как я, подросток — тоже при оружии, но без лат. Сэр Эвин уступил дорогу и разговора заводить не стал. На перекрестках торчали указатели, сэр Эвин читал, а я поглядывала по сторонам и пользовалась моментом, чтобы шмыгнуть в кусты для ясных надобностей. Один раз он развернул карту, убедился в чем-то и спрятал.