Случайные люди
Шрифт:
Натворим мы тут дел, пожалуй, думала я. Хотя мне какое дело, я тут ненадолго.
Вернулся Мастер с мокрым лицом и влажными краями рукавов. В колодце умылся, не иначе. Мне бы тоже надо сходить освежиться, подумала я, а то масляный дым пахнет сладко и тягостно, и в голове от него и от еловой настойки туман и круговерть.
— Мне это не нравится, — сказала я. Мастер перелез через скамью, сел, сложив руки на столе. Уставился на меня внимательно. Я сказала капризно, словно предъявляя претензии конкретно ему: — Истинная жизнь, не истинная жизнь, фальшивая смерть… Можешь обмануть смерть, можешь что-то другое
— Жизнь и умирание — это факты природы, — сказал Мастер. — Вы сильно уважаете факты природы?
— А не в этом дело! — хватила я рукой по столу. — Не хочу. Хочу не знать, что такое смерть и жизнь и как они происходят. Ну или знать — когда-нибудь, чтобы в этом долго копались знающие люди и дали очень сложный ответ когда-нибудь потом. Потому что как только смерть и жизнь, те, кто могут их дать или отнять, или поменять, извернуть, как им хочется, начинают ходить среди людей, тут же какой-нибудь мудак сгребет их к себе и станет пользоваться.
— Говорят, король Кеннет был справедлив, — сказал Мастер с непонятным выражением.
— Правда, что ли? Ставлю все мои скидочные карты, недолго он был справедлив! Потому что такая власть портит. Ни у кого не должно быть такой власти. Потому что сразу начинаются всякие уродства одних людей в отношении других. Так хоть есть какая-то одна, единая правда на всех. Вот жил, вот умер, и ничего не сделаешь. Бедняк, король — для всех один конец, одно правосудие. Равенство, понимаете? Закон и правда. А тут уж никакой правды. Когда даже сдохнуть нельзя. Когда те, кому давно б уже пора, чтобы не портили другим жизнь, все еще ползают. Когда те, кто заработал покой, его не получают.
Они стояли вокруг стола: Марх Мэлор с братией, и Кеннет Желтый в золотых своих доспехах, и орк на голову выше всех в белом плаще с красным кабаном, и тот паренек с топором в плече.
Мастер взял рюмку, легко стукнул о край моей.
— За трезвый взгляд на жизнь, леди, — и выпил. В глазах у меня посветлело, в голове мгновенно, вспышкой, прояснилось. Я оглянулась. Никого в таверне, конечно, не было, кроме меня и Мастера. Я потрясла головой. Собственные слова все еще звучали в ушах. Много сердитых цветистых слов непонятно к чему.
— Вы были правы, — сказала я смущенно. — Забористая штука.
Мастер кивнул, спросил:
— Что это за слово?
— Какое?
Он с третьей попытки выговорил что-то похожее.
— Мудак? А-а, — протянула я, почесав переносицу. — Хорошее словцо, сочное, но как бы вам это объяснить. Человек такой, глупый и подлый. Происходит от названия некоторых… гм… мест мужского организма.
Он поднял брови, потом выговорил что-то певуче. Пояснил:
— Это на Весенней речи. Эльф, который слушает совета своих золотых бубенцов.
Мы немедленно выпили за дружбу народов и народов же взаимопонимание, и я пошла умыться.
Ведро стояло на краю колодезного сруба, полное наполовину. Я зачерпнула ладонями, плеснула в лицо, потерла. Плеснула еще. Где-то далеко ухало и подвывало, капли падали с меня на лопухи с увесистым стуком. Я пригладила волосы влажной рукой, оглянулась. Почудились шаги по заднему двору… или не почудились? Я шмыгнула обратно в таверну. Мастер сидел на торце стола, дергал пробку одной из бутылок, морщился, с короткими
Я сказала себе не обольщаться, потому что это одноразовое мероприятие, и зачем бы я была ему нужна, Мастеру, который хочет все бросить, людей и королевства, и жить свою отдельную жизнь?
Я потопталась на пороге еще, не зная, что сказать. Кашлянула. Мастер опустил бутылку, пламя разгорелось ярче, осветив мой угол.
— Красиво звучит, — сказала я неловко. — Осенняя речь, Весенняя… Почему их назвали так?
— Весенняя означает возрождение, — сказал Мастер, отставил бутылку. — Осенняя, соответственно, умирание. Либо начало и конец. Либо рассвет и закат, как вам будет удобно.
— Красиво, — повторила я. Подошла на несколько шагов. Мастер оттолкнулся от стола, встал, и мы снова были одного роста. — Означает вечную гармонию и бесконечность природы?
Он усмехнулся.
— Когда народы стали смешиваться, мудрые думали, что это будет конец, закат державы и культуры. Потому то, что получилось от взаимовлияния языков, стали называть Низкой речью, или Осенней. Произносить надобно с шипением. — Он выговорил, чуть не плюясь. — Купцы и морские разбойники подхватили сами про себя в шутку, а потом и прижилось.
— Поэтично получилось, — сказала я.
Мастер дернул острым плечом.
— Поэтично или нет, но сам диалект звучит как коверканье языка. Натащили людских слов… например, "синий".
— Что не так с синим?
— У нас было слово для синего! — Он приоткрыл губы, выдохнул певуче. Слово и впрямь было красивое. — Зачем было брать чужое?
"У нас", ха. Блудный сын эльфийского народа.
Мастер говорил еще. Про то, что на Осенней речи говорят эльфы побережий, испорченные людьми, а Весенняя речь — язык восточных холмов. Осеннюю речь придумали торговцы шелком, рабами и серебром, а люди переняли ее в полном объеме уже после. Долго перенимали, поскольку люди только плодятся быстро, а учатся медленно. На Осенней речи теперь говорят при дворах всех королевств и пишут законы и историческое сочинения. Весенней речью написаны стихи и заклинания.
Он горячился и делал руками резкие жесты, лицо его прибавило красок (или это так расцветило догорающее в чаше масло), а глаза были теперь черные с рыжими искрами. Я взяла его за камзол на груди. Мастер тут же замолк.
От него пахло фруктами и шишками, но только чуть, а больше — колодезной застоявшейся водой и дымком. Обычно после выпивки целовать противно, а тут…
Я не успела объяснить, что не имела в виду ничего эдакого, а поддалась порыву дружеских чувств и благодарности за общение, как Мастер придержал меня за затылок — мягко, но настойчиво, и отстраниться не дал.